Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Два дня спустя Наполеону, читавшему записи допросов пленных русских об объединенном наступлении на Париж, принесли союзный Бюллетень, захваченный одним из патрулей Макдональда. Только тогда Макдональд узнал о гибели двух его дивизий и захвате всей артиллерии и складов в Сезанне (в придачу к конвою Пакто). Фатальный Бюллетень вручил императору сам маршал, который молча ждал реакции Наполеона. К удивлению шотландца, император улыбнулся. «Какое сегодня число?» — спросил он. Макдональд ответил: «Двадцать седьмое». — «Бюллетень помечен послезавтрашним днем, двадцать девятым, — сказал Наполеон. — Все это неправда, враг всегда поступает подобным образом».

Недоумевая — звания и имена пленных убеждали его, что Бюллетень подлинный, — маршал вернулся к артиллерийскому генералу Друо. «Что сказал император?» — спросил ветеран. «Что Бюллетень фальшивый», — ответил Макдональд. «Он подлинный, — сказал Друо. — Просто цифра „6“ на нем напечатана вверх ногами».

Макдональд вернулся к императору с этим предположением, но Наполеон, вроде бы согласившись с ним, все же не казался потрясенным. Он только тихо спросил: «Значит, вы полагаете, что мы не удержим Витри?» — «Я думал, что вы в этом убеждены», — проворчал Макдональд, на что Наполеон ответил: «Вы правы. Надо уходить отсюда».

Именно тогда шотландец, в отличие от молчаливого Бертье, отчаявшегося Удино и других, которые говорили своему начальнику лишь то, что он хотел услышать, решительно сказал: «На вашем месте я бы направился в Лотарингию и Эльзас, собрал бы тамошние гарнизоны и всадил бы нож в спину противнику, отрезав его коммуникации и перехватывая конвои и подкрепления. Враги будут вынуждены отступить, а вы сможете опереться на свои крепости».

Сам того не зная, он высказал мысли императора, несколькими словами обрисовав план, который приходил в голову Наполеону еще тогда, когда в сентябре прошлого года он разбил врага под Дрезденом. Пойти на восток. Забыть об армии врага так, как он забыл о твоей. Перенести боевые действия на Рейн, в Саксонию, на Одер, если будет нужно. Это был отличный план, это был единственно возможный план, и отказаться от него означало проиграть войну.

Ill

Более двадцати одного года назад серым январским днем по улице Руайяль между тысячами молчаливых зрителей прошла мрачная процессия. В ее центре находился король Людовик, теперь получивший имя Луи Капет, который шел навстречу смерти от рук палача. В некоторой степени именно этот акт бессмыленной жестокости положил начало последующей кровавой карусели, и теперь та же самая улица готовилась стать сценой для нового зрелища. Около полудня 31 марта кавалькада из сорока всадников, размахивающих знаменами, промчалась по бульвару Мадлен с криками: «Да здравствует король! Да здравствуют Бурбоны!» Для тех, кто молча наблюдал эту демонстрацию, ее смысл был ясным. Они видели в ней не только конец империи, но и конец эпохи. Ведь сейчас французы, причем иные — в мундирах, призывали в Париж подагрического брата невиновного человека, чья голова была отрублена совсем рядом с этим местом, и делали они это под окнами двух чужеземных самодержцев, которые только что штыками проложили себе путь в столицу.

«Париж, — заявил генерал Кларк, военный министр, — беззащитен», — и достаточно много людей ему поверило. В 1870-м и 1914 годах истории предстояло доказать обратное, но в 1940 году инерция парижан привела к почти точному повторению путаницы, трусости и предательства, характерных для поражения 1814 года. Ни в 1814-м, ни в 1940 году Париж не был взят штурмом. В обоих случаях он стал жертвой коварства, бездарности и нервного срыва со стороны тех, кто отвечал за его оборону.

При чтении рассказов очевидцев об этих последних катастрофических днях невольно поражает странный и постыдный контраст между поведением новобранцев Пакто и эгоистичной трусостью мужчин и женщин, за которых они гибли.