Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Был провозглашен новый король, Людовик XVIII, подагрический, добродушный наследник мальчика, покойного дофина, который никогда не был коронован и умер при обстоятельствах, которые остаются тайной и по сей день. Он был братом человека, который вырывался из рук палачей под окнами того самого дворца, где сейчас подручные Талейрана, вооружившись необходимыми документами, разворовывали личное состояние Наполеона, не гнушаясь его табакерками и носовыми платками.

По двое, трое и семьями, набившись в берлины и кабриолеты, нанятые на позаимствованные деньги, эмигранты и непримиримые начали стекаться в Париж, появляясь подобно успокоившимся горожанам, которых целое поколение не выпускал из погребов ураган. Люди, бежавшие из горящих замков юнцами, возвращались обрюзгшие, с двойными подбородками. С ними были жены и дети, нажитые в ссылке, и все стремились узнать, что этот герой карикатур сотворил с Парижем в их отсутствие. Не все из них были озлобленными и мстительными. Патриоты с тайной гордостью следили за вознесением Французской империи, усмехаясь, когда одна за другой коалиции рушились под копытами кавалерии Мюрата и штыками гренадер Нея. Сам Людовик, приглашенный на празднество в честь победы союзников под Лейпцигом, ответил с достоинством: «Ни я и ни один принц из моей семьи не могут радоваться событию, которое принесло такую печаль нашей стране». Огюста де ла Ферроне, еще одного изгнанника, во время союзного наступления в Восточной Франции нельзя было оторвать от карт. Когда ему сообщили о падении Парижа, он горько произнес: «Они победили без нас!» Британский принц-регент, неожиданно осознав, что принимает в гостях королевскую семью, а не кучку царственных нищих, в день рождения королевы Шарлотты пригласил Людовика на бал в Карлтон-Хаус, и там Бурбон увидел, что стены украшены гобеленами, на которых вышиты лилии. С ним отправились многие другие изгнанники, но прошло более двадцати лет с тех пор, как французские аристократы бывали на подобных мероприятиях, и дамам пришлось взять взаймы платья у своих английских подруг. Но над теми, у кого подруг не было, сжалилась мода. Последним писком моды были платья с высокими талиями, и старые бальные платья можно было пустить в ход, подколов на соответствующей высоте булавками.

Первым, кто воспользовался оккупацией Парижа, оказался Карл Филипп, граф д’Артуа, младший брат короля. Распутник в последние дни монархии, реакционер в самые первые дни революции, он был самым непопулярным из Бурбонов. Высокий, держащийся с достоинством и считающийся красивым, он дольше всех находился в изгнании. Ненависть парижской толпы прогнала его из Франции через четыре дня после падения Бастилии, в июле 1789 года, но сейчас, огражденный от любых возможных покушений казачьим эскортом, 12 апреля он вернулся в столицу. «Ликование при его появлении было ограничено кругом его близких», — отмечает свидетель. Парижане наблюдали за проездом его свиты, но мало кто выражал радость. Да и чему было радоваться? Он и все ему подобные были чужестранцами, а в толпе стояли немолодые люди, которые помнили человека, требовавшего принять кровавые меры для подавления революции в те первые бурные дни много-много лет назад.

Граф отбыл из Ярмута в январе 1814 года и высадился в Голландии, где сразу же погрузился в занятие, дорогое всем царственным изгнанникам. Он издал манифест, призывающий «всех истинных французов» признать выгоды законной династии. Первое время его призыв не находил откликов. Графа даже не приглашали лидеры союзников, которых его присутствие лишь стесняло. Однако после падения Парижа, когда реставрация стала делом решенным, его посадили на белую лошадь и облачили в форму Национальной гвардии. Странно, что он выбрал именно эти регалии. Национальная гвардия была детищем революции, и в последние дни монархии Бурбоны предпочитали полагаться на швейцарских наемников. 12 апреля при ярком солнечном свете он въехал в Париж в окружении множества сторонников. Его отсутствие продолжалось без нескольких месяцев четверть века.

Его ожидал официальный прием на площади Согласия, которая с июля 1789 года повидала немало. Там расстались с жизнью многие, помимо Людовика XVI, и даже сейчас было трудно пройти по этому месту, не заметив унылых призраков тех, кто погиб на гильотине. Среди них была и Мария Антуанетта, невестка графа Артуа, поседевшая и полуслепая в тридцать семь лет. Здесь погибли Шарлотта Корде и все жирондисты, пытавшиеся управлять революцией с помощью благочестивых банальностей, а рядом с ними — вдохновители Террора, Дантон, осознавший свою неудачу, и Робеспьер, сверкающий глазами, но молчащий из-за грязного бинта, покрывающего его простреленную челюсть. Сейчас вязальщиц, следивших, как падали головы, сменили короли и князья, а вместо грубых революционных песен звучали речитативы попов.