Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Ранним утром 6 апреля разбуженному Наполеону сообщили о провале миссии. Известия о дезертирстве Мармона уже подготовили императора, и он понимал, что ничего, кроме безоговорочного отречения, не устроит его врагов. Несмотря на это, он сделал последнюю попытку, предложив отступить за Луару или совершить второй переход через Альпы, создав независимое королевство в Италии. Он привел все те же старые надоевшие аргументы — армия Сульта на юго-западе, 15-тысячная армия Сюше к северу от Жиронды, Гамбург в цепкой хватке Даву, сильные крепости на Рейне, Эжен в Северной Италии. Когда ему сказали, что любого курьера, пытающегося прорваться в какое-либо из этих мест, неизбежно захватят, он заявил: «Там, где не пройдет курьер, пройдут пятьдесят тысяч человек».

Но это была фантазия, и он понимал это, хотя и не знал, что оставшиеся маршалы, включая Макдональда, договорились не подчиняться никаким приказам об общих передвижениях армии, которые бы исходили от Наполеона. Однако из выражений их лиц он понял, что никто с ним не пойдет и что путешествие, начавшееся восемнадцать лет назад, когда в карете полной карт он пересек этот самый лес по пути в Ниццу, чтобы принять командование над Итальянской армией, действительно закончилось. Он лаконично сказал: «Хорошо. Вы заслужили отдых — пользуйтесь им!» — и отправил их сочинять документ, которого ждала вся Европа. Документ гласил: «Поскольку союзные державы объявили, что император Наполеон является единственным препятствием к восстановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей клятве, объявляет, что он и его наследник отказываются от трона Франции и Италии, поскольку нет такой личной жертвы, на которую он бы не был готов ради благополучия нации». Последние три слова были вычеркнуты и заменены фразой «в интересах Франции». С этим документом усталая троица в полночь 6 апреля снова отправилась в столицу.

II

Центр притяжения незаметно переместился из Фонтенбло в Париж. Вот уже много лет все крупнейшие политические решения в Европе исходили от Наполеона, и, где бы он ни находился — в Париже, Нидерландах, на верхнем Рейне или нижнем Дунае, в Испании или за Неманом, все вращалось вокруг его палатки или квартиры, откуда вдоль дорог разбегались нити управления, протягивавшиеся порой больше чем на тысячу миль. Сейчас, в первые теплые дни весны, последовавшие за мрачной зимой, он оказался на периферии событий и действовал на основании слухов и позавчерашних газет. К тому времени, как до него доходили официальные бюллетени, их обгонял ход истории. Такие люди, как Маре, предшественник Коленкура, и немногие верные — например, большой, жизнерадостный Мортье — по-прежнему приходили за приказами, а вокруг замка на лесных опушках ветераны чистили кивера и надраивали оружие, готовясь к выступлению, но все это походило на пьесу, которую неудачливые актеры исполняют перед ничтожной аудиторией, чувствуя притом, что следует обратить свое внимание к более амбициозной драме, разворачивающейся в Тюильри и на площади Согласия.

Наполеону сообщили о том, какое будущее ему уготовано. Он станет императором острова Эльба в Средиземном море — человек, повелевавший континентом, получит в свое управление девяносто квадратных миль земли. Отныне ему предстояло стать гостем Европы. Узнав об этом, Наполеон заинтересовался, что это за остров Эльба, и он послал за офицером, который там служил. Ему рассказали, что населяют Эльбу в основном рыбаки, и, возможно, его лицо на мгновение осветила одна из его бледных улыбок. Он рыбачил в средиземноморских водах в детстве, но в те дни все его мечты были связаны с островом, лежащим в нескольких днях пути к востоку от Эльбы. Ему назначили пособие — шесть миллионов франков должны были выделяться из французского бюджета. Еще два с половиной миллиона причиталось императрице Жозефине и всем низложенным Бонапартам, которым предписывалось определенное место жительства. Наполеону оставляли его императорский титул. Его жена и сын получали герцогства Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Принимая во внимание обстоятельства, условия эти были благородными — благородными для любого, но не того, кто создал и возглавил крупнейшую по площади и населению империю со времен римских цезарей.

В самом Париже дипломатическая активность становилась лихорадочной. Солдаты свою работу сделали. Казаки, уланы, гусары и гренадеры, отведя своих коней в стойла и составив оружие в козлы, гуляли по бульварам и глазели на памятники столицы мира, но для чиновников и курьеров наступила горячая пора. В правительственных департаментах безостановочно чиркали перья, а на улицах стоял звон подков по булыжникам — гонцы развозили великие новости в самые дальние уголки Европы. Предстояло столько всего сделать и как можно скорее, пока человек в Фонтенбло не передумал.