Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Человек, только что проглотивший стрихнин, не рассуждает о своих орлах, завязших в трясине, и не хрипит: «Мой добрый Констан, они пожалеют, когда меня не будет…», подобно романтическому герою викторианского романа. Послали за доктором Ивеном, лейб-медиком, который сопровождал Наполеона в Москву (по словам Фейна, именно Ивен изготовил яд во время той кампании). Ивен назначил Наполеону противоядие. Через какое-то время рвота у императора прошла, он смог выпить чаю и вскоре уснул. После многочасового сна он выглядел выздоровевшим, хотя, согласно Макдональду (который видел Наполеона в девять утра), «цвет его лица был зеленовато-желтым». Император сказал Макдональду, что ночью почувствовал себя плохо.

Эта попытка самоубийства окружена туманом сомнений, которых лишь добавляют все последующие свидетельства, в большинстве своем записанные несколько лет спустя. В целом, невзирая на заявления Констана, что он видел в камине остатки мешочка, более достоверной выглядит теория о небрежно составленном снотворном, принятом в момент крайнего нервного напряжения и физического истощения. Не следует забывать, какая мешанина мыслей царила в мозгу Наполеона и что в предыдущие десять недель он преодолел верхом или в экипаже сотни миль в снег и дождь.

Так или иначе, утром 13 апреля Наполеон выглядел вполне вменяемым, когда Коленкур сказал ему, что Макдональд собирается ехать в Париж, увозя подпись императора под условиями союзников. Наполеон воспользовался возможностью, чтобы поблагодарить шотландца за его службу и преподнести ему подарок, который глубоко тронул маршала. Выражая свою искреннюю благодарность преданности Макдональда, он сказал: «Я столько сделал для других, которые бросили и предали меня, а вы, ничем мне не обязанный, остались мне верны. Я слишком поздно оценил вашу преданность и искренне сожалею, что могу выразить вам признательность лишь на словах». Но, однако, нашлась у него и более ценная награда, хоть и не такая, какую вчера предвещал Ней. Повинуясь импульсу, Наполеон вручил шотландцу саблю Мурад-бея — трофей битвы при горе Табор в Святой земле в 1799 году*. «Сохраните ее в память обо мне и моих дружеских чувствах к вам», — сказал император. Никакой другой подарок не мог бы принести столько удовольствия Макдональду. Крепко обнявшись, они расстались — чтобы больше никогда не встретиться. Макдональд поехал в Париж и примирился с новым режимом, Наполеон начал сборы, готовясь отправляться в ссылку.

IV

Курьеры, выехавшие из Парижа с важными новостями, быстро мчались по просохшим дорогам. Они разносили вести широко и далеко, и на кораблях из Кале те попали и в Англию. Уже через несколько часов вдоль всего английского побережья горели маяки, а толпы возбужденных кокни скопились у редакций газет. Лорд-мэр Лондона приказал устроить фейерверк. Прихожане, покидающие церкви после утренней пасхальной службы, обнимались. Война, которая за исключением единственного короткого перерыва, тянулась с января 1793 года по апрель 1814 года, закончилась, и прошлогодний заголовок «Таймс» — «Он гибнет! Гибнет!» — превратился из пожелания в свершившийся факт. Курьеры мчались по опустошенной стране к Брюсселю, в Нидерланды и в гарнизонные города на Рейне, где имперские отряды еще держали оборону. Эти вести вызвали у защитников крепостей смешанные чувства. Некоторые из ветеранов-офицеров, в том числе и капитан Барре, рыдали от ярости, но были и другие, например, батальонный командир Барре, который решил присягать Бурбонам без колебаний. «Не волнуйтесь за будущее Франции, — сказал Барре этот офицер, — ей будет лучше под родным скипетром, чем под железным жезлом этого авантюриста». — «Три месяца назад вы думали иначе!» — ответил капитан. Он признается, что «задыхался от горя и стыда» за свою страну.

Преданность Барре через неделю едва не довела его до большой беды. Увидев полковника, щеголяющего эмблемой Бурбонов, он воскликнул перед группой офицеров: «Смотрите, белая кокарда!» — после чего полковник направился к нему и осведомился: «Ну, сударь, что вы хотели бы сказать насчет этой кокарды?» Барре мог бы сказать очень многое, но приверженность к дисциплине, да и живость ума спасли его от трибунала. «Это первая белая кокарда, которую я видел в жизни, сударь!» — ответил он с невинным видом. Покидая своих друзей — горожан Майнца, он был не так сдержан. «Вы рады, что мы уходим, — сказал он, — но не пройдет и месяца, как вы с тоской будете вспоминать о нашей власти и наших порядках».

В Отериве, под Кастром, в районе, где Сульт по-прежнему вел бои с Веллингтоном, со своей семьей тихо жил маркиз де Вильнёв. Его одиннадцатилетняя дочь Леонтина, сидевшая в пасхальный вторник с книжкой у окна, запомнила, как на двор прискакал всадник, крича: «Война кончилась! Война кончилась!» — и сразу же его окружила толпа. Он только что приехал из Тулузы с вестью, что Бурбоны вернулись домой, и отныне повелителем Франции будет Людовик XVIII. Присутствующие разразились хором торжествующих восклицаний.