Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Что касается Сульта, то с ним все было иначе. Он принял командование над деморализованной армией, постоянно сидевшей в обороне и сейчас сражающейся на родной земле с нелояльным населением в тылу. На крупномасштабное контрнаступление не было никакой надежды. Все, что могли сделать французы, чтобы притормозить победный марш Веллингтона, — найти хорошую позицию, окопаться, извлечь из нее все, что можно, а затем снова отступить с боем.

Тулуза стала классическим боем такого рода, и, чтобы выиграть его, Веллингтон был вынужден пойти на риск, чуждый его натуре. Не имея возможности форсировать Гаронну ниже города, он начал переправу через реку выше по течению, но, когда 18 тысяч его солдат оказались на правом берегу, мост обрушился, и в течение трех дней его авангард был уязвим для атаки всей французской армии — 35 тысяч пехотинцев и 7000 кавалеристов. Но французы не нападали. Сульт, прекрасно осознавая боеспособность англичан, предпочел сидеть за своими водными укреплениями и длинным кряжем Монрав, который поднимается на высоту триста футов между Тулузой и рекой Эр.

Именно Монрав определил исход этой финальной пробы сил. Веллингтон сделал приготовления к двум отдельным атакам на кряж — с севера и с юга, одновременно с которыми были предприняты отвлекающие атаки на мост через канал с севера и на укрепленный пригород Сен-Сиприен на западном берегу Гаронны.

Сражение было жестоким и кровопролитным. 10 тысяч испанцев Веллингтона (всего у него было 50 тысячи человек) выторговали право первой атаки на склоны Монрава, в то время как люди Бересфорда преодолели трясину, чтобы атаковать южный конец кряжа. Испанская атака, предпринятая слишком поспешно, закончилась провалом. Атакующие захватили дорогу, пересекающую кряж, но, несмотря на героический пример их полководцев, не смогли пройти дальше. Стрелки Сульта так стремительно сбросили их с возвышенности, что Веллингтон воскликнул: «Будь я проклят, если раньше видел десять тысяч бегунов одновременно!»

Тем временем обманная атака Пиктона превратилась в настоящую, но он тоже был отбит, потеряв 400 человек. Ситуацию спасло упорное и исключительно дисциплинированное наступление Бересфорда от болот на южном конце длинного кряжа. К темноте англичане оказались на вершине, зайдя во фланг ко всем укрепленным позициям Сульта, и французы отступили в город. Бой стоил победителям 4568 жизней, а защитникам — 3236. Два полка шотландских горцев лишились приблизительно половины своих солдат.

На следующий день Сульт отступил, пробираясь на юг на соединение с 15-тысячными силами Сюше, и 12 апреля Веллингтон, заняв город, узнал от полковника Понсонби, что все кончено и в бое не было необходимости. Даже Веллингтон кричал «Ура!», но вечером, за обедом, когда он предложил тост за здоровье Людовика XVIII, это вылилось едва ли не в самый трогательный момент в его жизни. Испанский генерал в ответ предложил выпить за освободителя Испании, а затем кто-то еще провозгласил Веллингтона освободителем Португалии. Вскоре уже все иностранцы были на ногах, славя Веллингтона как освободителя Франции и даже освободителя Европы! Мы не знаем, краснел ли герцог при этом, но он положил конец чествованию, поспешно поклонившись и потребовав кофе.

Однако и теперь война еще не кончилась. Ночью 13 апреля французский губернатор осажденной Байонны сделал успешную вылазку, и в этом идиотском столкновении погибло несколько сотен человек, которые вышли живыми из стольких битв! Сульт оказался более здравомыслящим. В конце концов убедившись, что его повелитель действительно отрекся, он вслед за маршалом Сюше сложил оружие, оказавшись предпоследним из защитников империи. Самый последний — Даву, герцог Ауэрштедтский — не верил русским, рассказывавшим ему, что произошло в Фонтенбло, до тех пор, пока не прибыла резкая нота за подписью Дюпона, нового королевского военного министра, сообщающая о том, что объявлено перемирие и что на замену Даву послан генерал Жерар. Непобежденный гарнизон Гамбурга покинул город с оружием в руках. Его предводителя, оказавшегося в большой немилости, предупредили, что он предстанет перед трибуналом по обвинению в захвате Гамбургского банка, разрушении пригорода, на месте которого был устроен гласис, и дискредитации имени Франции своей жестокостью. Но Даву эти угрозы не испугали. Он выполнял свой долг, как его понимал. Подобно его товарищу Макдональду, больше ему от жизни ничего не было нужно.