Наполеон, тем летом без отдыха метавшийся между Майнцем, Дрезденом и Прагой, также находил время, чтобы писать своим помощникам, но благодарные молитвы Провидению не фигурируют в его корреспонденции. Поражение такого масштаба не могло выбрать худшего момента, и гнев императора на брата Жозефа и маршала Журдана не знал границ. «Если король Испанский приедет в Париж, — писал он министру полиции, — арестуйте его — он не должен питать иллюзий на этот счет… Наши неудачи в Испании, как вы увидите из английских газет, тем более серьезны, поскольку они нелепы… но они не бесчестят армию. У испанской армии не было полководца и сверхштатного короля. В конечном счете, должен признать, вина лежит на мне. Если бы я послал в Вальядолид герцога Далматинского (Сульта) принять командование… такого бы никогда не случилось».
Военному министру он писал: «Передайте мое неудовольствие маршалу Журдану, отстраните его от всех должностей и прикажите ему удалиться в свой деревенский дом, где он будет пребывать без выплаты жалованья, пока не отчитается передо мной за кампанию». И Жозеф, и маршал Журдан переносили императорское неудовольствие спокойно. Первый никогда не хотел быть королем Испании, а второй, чья военная служба начиналась еще в войне Соединенных Штатов за независимость, где он сражался рядовым, с крайней неохотой позволил вызвать себя из отставки. Он даже не хотел принимать бой под Виторией, и, когда король и маршал торопились по дороге на Памплону, настигаемые английскими летучими драгунами, Журдан, говорят, заметил своему начальнику: «Ну, сир, вот вы и получили свою битву и, похоже, проиграли ее».
Невзирая на колоссальное воздействие, какое новости о разгроме под Виторией оказали на мирные переговоры, Испанский театр военных действий оставался второстепенным. Будущее Европы решалось не на пиренейских перевалах, а между Одером и Эльбой. К концу июля даже крайним оптимистам стало ясно, что переговоры ничего не решат, и впереди лежат новые битвы, еще более кровавые, чем Лютцен и Баутцен.
Отступив от оговоренной нейтральной зоны, которая протянулась от устья Эльбы до чешской границы, капитан Барре из 47-го полка занимался реквизициями скота для дивизионного интендантства. Его дневниковые записи, посвященные успехам в этом предприятии, дают некоторое представление о том, во что обходилась война местным землевладельцам и крестьянам. Действуя из Нейдорфа по приказам генералов Жубера и Компана, Барре собрал четыреста коров и бычков, три тысячи овец и множество коз и лошадей, доставив их в расположение армии. «Если бы я хотел разбогатеть, мне бы это удалось без проблем, — пишет он. — Бароны-землевладельцы предлагали мне золото, если я оставлю им половину реквизированного у них». Однако он возвращал скот, отнятый солдатами у бедных крестьян, которые приходили жаловаться, но, когда раненый итальянский генерал попытался воспрепятствовать его реквизициям в одном из замков, Барре в ответ потребовал письменный приказ. Генерал не осмелился оставлять свой автограф на бумаге, и капитан отбыл со скотом.