Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Объем его корреспонденции во время перемирия был колоссальным. Император не только занимался рутинными военными проблемами и посылал запросы о передвижениях своего брата Жозефа и других ненадежных французов, но и диктовал детальные инструкции, касающиеся обширного и разветвленного лабиринта государственных и личных дел. Он пишет Камбасересу, архиканцлеру империи, жалуясь, что императрица Мария Луиза принижает значение благодарственных молебнов в Нотр-Дам, посетив лишь один из них в честь победы своего мужа при Баутцене. «Чтобы иметь дело с такими людьми, как парижане, надо обладать чрезвычайным тактом», — язвительно замечает он. В тот же день он пишет жене, выражая крайнее неудовольствие тем, что она принимала архиканцлера лежа в постели, указывая, что «это крайне неприлично для женщины, не достигшей тридцатилетнего возраста!». На следующий день он требует послать в Дрезден актерскую труппу для развлечения армии, но предупреждает Камбасереса: «Если мы не найдем хороших актеров, эту затею лучше оставить». А из Майнца, куда он ездил в конце июля, чтобы провести несколько дней в обществе императрицы, он отправил резкое письмо своей сестре Элизе, герцогине Тосканской, выражая раздражение местным противодействием назначению парижского священника епископом Флоренции. «Примите самые энергичные меры, чтобы подавить это религиозное сопротивление. Сошлите всех смутьянов на остров Эльба». По иронии судьбы через десять месяцев император сам окажется узником на Эльбе.

Что продолжает поражать историков в Наполеоне — так это его способность переключаться с общего на частное со скоростью, изумлявшей его штаб, сбивавшей с толку врагов и доводившей его секретарей до нервных срывов. Он мог прибыть с конференции, посвященной вопросам высшей политики — например, будущему Польши или устройству конфедерации мелких королевств, — и сразу же нырнуть в море частных проблем, как-то: здоровье старых товарищей, будущее детей-сирот, назначение второстепенного чиновника в маленьком городишке, порочащие слухи по поводу кого-то, уважаемого императором, полицейский доклад о паре игроков. Казалось, Наполеон знает все, что происходит в его владениях (а зачастую и за их пределами) в любой момент, и хранит в своей памяти подробности, которые опытным секретарям приходится записывать, пока они не забыты в потоке текущих дел. Посреди дискуссий с такими дипломатами, как Меттерних или Нессельроде, представлявшим Россию, он находил время, чтобы выразить в письме свою искреннюю печаль за судьбу генерала Жюно, одного из своих старейших друзей, который сошел с ума после ранения в голову и, как докладывали императору, ест траву в своем иллирийском поместье*. Он приказал, чтобы Жюно отвезли на родину к жене и семье, и сожалел о своем гневе на генерала после того, как тот прошлым летом потерпел неудачу при штурме Смоленска, слишком поздно поняв, что причиной полководческих ошибок Жюно в тот раз была его душевная болезнь.

Во время своего быстротечного визита в Майнц в конце июля Наполеон отправился в увеселительную прогулку по Рейну, в которой его развлекал князь Нассауский. Один из императорских министров, Беньо, описывает, как, приближаясь к замку Биберих на правом берегу, Наполеон перегнулся далеко за фальшборт судна, чтобы лучше видеть. Вместе с Беньо при этом присутствовал Жан-Бон-Сент-Андре, старый циничный революционер, который в свое время водил компанию с Маратом, Робеспьером, Дантоном и прочими. Жан-Бон заметил вслух: «Какой странный момент! Судьба мира зависит от одного хорошего толчка!» Эта реплика ужаснула министра, который стал умолять спутника замолчать. «Не волнуйтесь, — усмехнулся старый террорист, — решительные люди встречаются редко».

IV