После достижения всего лишь половины намеченных целей маршал отправился на отдых в замок, находившийся в трех милях от поля боя. Посреди ночи с 10-го на 11 марта пруссаки предприняли внезапную ночную атаку и застали его совершенно врасплох. Он был не только разгромлен, но и выбит со своих позиций и бросил все свои пушки.
Два беглеца-драгуна принесли эту весть Наполеону, который как раз надевал сапоги, готовясь возобновить бой. На этот раз он не сохранил спокойствия, как тогда, когда ему сообщили о сдаче Суассона. Он бушевал и проклинал своего старого друга, и похоже, что некоторые из его приближенных, в том числе Бертье, считали этот гнев оправданным, так как начальник штаба заметил по поводу последующей встречи Наполеона и Мармона: «Император имел полное право зарубить его на месте!» Но проклятия и упреки не могли исправить положение. Лишившись правого фланга, на Лан наступать было невозможно, и Наполеон воспользовался единственным возможным выходом: он остался на месте, тем самым не дав врагу преследовать разбитый корпус. Мармон в беспорядке отступил к Фисме, где сумел собрать около 8000 человек: ему везло больше, чем он того заслуживал.
В своих мемуарах Мармон выразительно описывает состояние армии в этот тяжелый момент. Она была совершенно растерянна и деморализована, люди потеряли не только начатки воинских навыков, но и одежду, обувь и шапки. В артиллерии, по его словам, служили моряки, которые не знали, как заряжать и нацеливать орудие. Его новобранцы нашли склад трофейного обмундирования, но оно было так заражено вшами, что они предпочли остаться в своих лохмотьях.
Рано утром 13 марта основная часть французской армии отступила к Суассону, в очередной раз лишившись победы, которая могла бы поднять дух граждан в отчаявшейся столице. Блюхер, хотя побитый, все-таки уцелел и был способен наступать на Париж. Шварценберг оттеснял Макдональда и Удино к северу, и их части были разбросаны в районе от Провена до Арси-сюр-Об к северу от Сены. От Ожеро и Эжена на юге и ведущего упорные бои Сульта на юго-западе ожидать было нечего. И в этот момент пришли новые, и более срочные, дурные вести. Реймс, находившийся не более чем в тридцати милях к востоку от Суассона, открыл свои ворота французскому эмигранту Сен-При, став связующим звеном между двумя основными армиями союзников.
Чтобы предотвратить соединение Блюхера и Шварценберга, необходимо было что-то срочно предпринять. Из Суассона были разосланы приказы идти на соединение и общими силами отбить Реймс, и Мармон, ближайший из командиров, сразу двинулся на город, возможно надеясь реабилитироваться после позорной неудачи под Ланом. Основная часть армии последовала за ним форсированным маршем, но артиллерия отставала, и Наполеон, прибывший с авангардом, обнаружил, что отчаянная борьба за город уже началась. Французы, которых доблестно вел в бой Мармон, ворвались в город с запада. Сен-При был убит — говорят, тем же самым канониром, который убил Моро под Дрезденом, — и население бурно приветствовало императора. Он в последний раз слышал приветствия народа до своего возвращения с Эльбы годом позже, а Реймс стал последним взятым им городом в цепи побед, начавшихся в 1793 году в Тулоне и включавших взятие в разные годы Милана, Вены, Берлина, Варшавы, Мадрида и Москвы. Как говорит У. М. Слоан в своей впечатляющей биографии Наполеона, «штурм Реймса был конвульсивным движением умирающего гладиатора».
Два друга встретились на следующее утро. Мармон был героем сражения, но взятие Реймса не заслужило ему прощения Наполеона. Наоборот, император резко потребовал ответить, почему маршал позволил застать себя врасплох и быть отброшенным к Лану, и Мармон, потративший неимоверно много сил и в эту кампанию, и в предыдущую, вполне мог посчитать, что с ним обошлись несправедливо, и вспылить. Как и все солдаты удачи, собственными усилиями завоевавшие славу и богатство и не имеющие других средств достижения жизненного успеха, кроме храбрости, Мармон с трудом переносил критику, которая ставила под сомнение его честь и профессиональные навыки. В былые дни, когда один успех следовал за другим и личные неудачи быстро прощались и забывались в возбуждении триумфа, размолвки между людьми, долго сражавшимися бок о бок, залечивались в течение нескольких дней. Но сейчас, видя со всех сторон предательство и некомпетентность (часто там, где их не существовало), Наполеон так же болезненно переживал неудачи, как самый неопытный офицер в его армии. Слова, сказанные им Мармону в Реймсе, далеко превосходили по своим последствиям потерю позиции и нескольких пушек. Через семнадцать дней император заплатил за свой упрек дорогой ценой.
Глава 13
«Обнимите моего мальчика!..»