Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Но если такой проект и существовал, Наполеон не стал его выполнять — по крайней мере, на этом этапе, — а продолжал рассматривать Блюхера как своего главного врага. Он снова действовал как фехтовальщик, который при нападении разбойников старается убить самых агрессивных, после чего обращает остальных в бегство. Когда Блюхер вышел из Суассона на север, направляясь к Краону и Лану, Наполеон догнал его и в первом из этих двух городов вошел в соприкосновение с частью сил Блюхера, а именно русскими, которые заняли сильную позицию на плато и не собирались отступать.

Ней и Виктор начали атаку в одиннадцать утра. Кровопролитное сражение длилось до четырех часов дня, когда враг отступил, понеся такие же потери, как и французы. Кавалерия Груши и Нансути и артиллерия Друо постарались закрепить победу, но эти усилия почти не принесли плодов, хотя потрепанная французская пехота оказалась хозяином на поле боя. В Краоне были ранены и Виктор и Груши, первый серьезно.

Ту ночь император провел в гостинице «Ангел-хранитель», и именно здесь его нашел последний гонец Коленкура из Шатильона с давнишним предложением — мир взамен на «исконные» границы Франции. Наполеон с трудом заставил себя прочесть послание. «Если мне суждена порка, пусть это хоть произойдет не по моей воле», — заявил он.

Как всегда, едва самодержцам стало известно, что им не предстоит лично сразиться с Наполеоном, они воспрянули духом. Покинув Бар-сюр-Об, крайнюю точку их отступления после взбучки, полученной при Монтеро, они начали осторожно наступать на Макдональда и Удино, стоявших на Сене.

Оба маршала отступили, сперва к Труа, а потом и к Провену. Макдональд делал все, что было в его силах, чтобы не допустить захвата речных переправ и остановить новое наступление на Париж. Но он по-прежнему был слишком болен и изнурен, чтобы сражаться зимой, и после прибытия в Труа был вынужден лечь в постель. Но сын горца не знал отдыха. Удино со своими людьми оставил город, ворча, что Молодая гвардия не предназначена для походов в арьергарде, и в этом настроении видно растущее раздражение ходом событий, так как лояльность Удино всегда была непоколебимой. Но теперь даже он и Ней были на грани бунта, не видя никакого смысла в этой бесконечной серии бесплодных побед и всех сопровождавших их переходов и контрпереходов. Если бы Наполеон лишился их поддержки, игра была бы проиграна. Братство, когда-то покорившее Европу, мало-помалу разваливалось. Ланн, Бесьер, Понятовский и Дюрок были мертвы; Виктор, тяжело раненный, выбыл из строя; Бернадот и Мюрат сражались против старых товарищей;

Сульт и Эжен были заперты; Ожеро в Лионе замышлял предательство; Сен-Сир и многие другие попали в плен; Ней, Удино, Мортье и Макдональд утомились, разочаровались и отчаялись. Теперь настала очередь Мармона, старейшего товарища Наполеона, канонира-курсанта дней его ранней юности.

Ссора, которая привела к их разрыву, произошла под стенами Лана. Наполеон после этого случая прожил семь лет, а Мармон — половину жизни, но с того момента они ни разу не могли вспомнить друг друга без желчности. История осудила Мармона как подлеца, а Наполеона — как безумца с манией величия. В некоторой степени на оба эти суждения повлияло то, как два эти человека впоследствии отзывались друг о друге.

Прорвавшись от Краона, Великая армия или то, что от нее осталось, приготовилась к штурму Лана. Город стоит на террасированном холме, и Блюхер разместил свои войска как в городе, так и по обе стороны от него. С двумя корпусами, взятыми в Суассоне, он имел значительное численное преимущество, занимал сильную позицию, защищенную укрепленными деревнями, в первую очередь деревней Ати, против которой стоял Мармон. Генерал Гурго наткнулся на вражеские пикеты ночью 9 марта, и на следующий день французы предприняли генеральное наступление. Оно хорошо развивалось, особенно на правом фланге врага, но Мармон с большим трудом очистил половину деревни Ати от противника. Во время боя между его корпусом и центром французских позиций прорвались крупные силы казаков, и к наступлению ночи Мармон был отрезан от своих товарищей.

Само по себе это еще не было катастрофой. Атака должна была возобновиться утром, и имелась отличная возможность обратить в бегство правое крыло союзников, после чего давление на Мармона ослабнет. Тогда вся армия могла пойти вперед, выбить Блюхера из Лана и, возможно, нанести ему невозместимые потери. Подобный моральный успех был необходим Наполеону, прежде чем снова наброситься на нерешительного Шварценберга — а кто мог сказать, к чему бы привело уничтожение одной союзной армии и отступление другой? Наверняка было ясно одно: между партнерами по альянсу разразится крупная ссора, а если умело ею воспользоваться, можно было выторговать для Франции лучшие условия, чем старинные границы. Подобный шанс выпадает лишь раз в жизни, но он был упущен из-за небрежности или психологической слабости Мармона.