Крутые излучины (сборник)

Подошёл к дому, а взгляд потянулся вдоль улицы. С обеих сторон стояли наполовину разобранные избы. Углы стен и крыши перекосились. Клуб – самый большой дом в деревне – соскочил с фундамента и ткнулся по самые окна в землю.

«Покидают…» – жалобно произнёс тихий голос внутри.

Александр Иванович опустил чемодан. Открылась почти уже забытая среди городской суеты деревенская рана. Взялась с новой силой тягучая боль. «Не должны, не успеют. Кто-то останется… станется… станется», – эхом дразнился голос внутри.

Александр Иванович расстегнул ворот рубашки, напористый ветер рванулся, словно под парус. Над скошенным лугом просторное голубое небо, а под ногами родная пустеющая земля. Боль не слабела.

Со стороны дворовой пристройки, через просвет двух берёз неловкой торопливой походкой, исполненный спасительной радостью, шёл его поседевший отец.

– Надолго ль приехал? – был первый вопрос.

– На пару дней.

– А мне всё кажется, что насовсем.

– Нет, отец, я уже не приеду. Внуков придётся ждать.

– Можно и внуков, – отец засветился радостью.

В эту ночь Александр Иванович спал в саду. Звёздный ночной циферблат неба мигал яркими огоньками. Невидимое пространство воздуха колыхало листья деревьев.

Нужно было ещё что-то сказать отцу, но не хватило времени для торопливых слов. Не спалось.

Александр Иванович всматривался в загадочное немое пространство неба и думал, точно так же, как в кабинете, когда он смотрел на бегущие цифры электронных часов. Он ощутил, что вся окружающая его обстановка гипнотизирует. В этом немом пространстве он только один, в пространстве памяти, времени и тишины. Это его пространство. Оно волнуется и живёт, оно любит, мучается и страдает. Александр Иванович вслушивался, напрягался и ждал…

И вот она зазвучала, его единственная струна; пронизывая и разлетаясь, звучанье заполняло ночное пространство.

Всё ясней, ясней и ясней: «Боль и любовь, боль и любовь. Боль, любовь и тревога», – беззвучно шептал Александр Иванович.

* * *

Так думал он жить и работать директором завода сельскохозяйственных машин. Всеми силами помогать деревне. В верхних эшелонах власти затевалась масштабная перестройка, а Александр Иванович сам был давно готов идти вместе с коллективом к новым успехам.

То, что завод в процессе реформ будет обанкрочен, растащен и разорён, а здания будут стоять более двадцати лет с выбитыми окнами и с выросшими на крыше деревьями, он не мог предугадать. Не было в нём жажды единолично владеть заводом и обогащаться.

Вместо него это сделают совершенно другие люди. Из-за этой безудержной гонки завод будет полностью сокрушён.

Бывший директор барствовал, а будущий – станет пронырой. Молох перестройки, смерч наживы опрокинет все начинания Александра Ивановича.

Эгоистичный директор, охваченный денежной лихорадкой, с безумной энергией будет добывать себе прибыля. Опустошит огромный завод и пренебрежёт специалистами.

Александр Иванович от переживаний потеряет здоровье и вскоре уедет в деревню, к нормальным людям, в спасительную для души глубинку.

Боль, любовь и тревога останутся с ним навсегда. Боль не ослабнет, а усилится.

Будет обидно за городских жителей, променявших за шесть соток дачного участка такую слаженную воедино, зажиточную Державу и позволивших её затем членить и грабить.

С другой планеты

Так много и так часто я слышу одно и то же о неопознанных летающих объектах, но никакого дополнительного прояснения в этой интересной проблеме не возникает. Непознаваемость давно возникшей загадки остаётся на уровне элементарного выбора: хочешь – верь, хочешь – не верь. Никакой однозначной информации нет, и, соответственно, не появляется серьёзного понимания. Одни просто верят, другие принимают как сказку.

На одной из конференций на развалах исторических книг я присмотрел, а затем купил аудиозапись и прилагаемые тексты книг «Славяно-арийские веды» в объёме, требующем многочасового и многодневного прослушивания и прочитывания увлекательного содержания. Нет, это больше, чем постижение нового, – это важные основы жизни, которые существенно осветляют земные будни, и исчезает эта немая непробудная тяга к далёким звёздным мирам, безлюдным, холодным и чужим. Космос и вся поднебесная благодать вдруг оживают.

Во время очередного отпуска я так начитался и наслушался «Вед», что пропитался потрясшим меня до глубины души миропониманием наших мудрых первопредков – славян. И потом долгое время, как бы внутренним эхом, возобновлялись их древние предписания, изученные и понятые умнейшими людьми и счастливо предъявленные, в том числе мне – простому читателю.