Крутые перевалы

Золотые дни августа текли тихо. Тайга стала прозрачнее и нежнее, будто почуяла она тоску приближающейся осени. Гул голосов, лязг топоров, визгливые звуки напильников и переклики молотков четко улетали в неизведанные насторожившиеся пади и вершины гор. Около кипучей реки Кутурчинки выросла целая деревня. Свежие кедровые постройки испускали душистую смолу и желтели на солнце. Незанятые в мастерских и больнице партизаны были отряжены на охоту, на сбор ягод и кедрового ореха. Остатки отряда почти поголовно оделись в звериные шкуры и готовились к зимней стоянке. Под наскоро накрытыми желобовыми навесами ярусами лежало сохатиное вяленое мясо и мешки с орехами. Высокие горы и леса позволяли партизанам отдохнуть после десятимесячных беспрерывных боев. Из пяти тысяч бойцов в отряде осталось теперь только две. Но настроение было бодрое. По вечерам таежную дебрь оглашали песни под гармошки и разухабистые пляски молодежи.

Николай все еще носил повязку на руке, но по-прежнему руководил жизнью отряда, переключившегося на хозяйственную подготовку. Чеканов и Юзеф удили на обманки хариусов. Командир неслышно подошел к ним сзади и громко сказал:

— Сегодня партийное собрание… Приходите обязательно.

— А по каким вопросам? — нахмурился Чеканов.

— Да разные… Надо поговорить о дисциплине и относительно дальнейших действий.

— А-а!

Наборщик намял в ладони сушеной черемши и набил трубку. Кислый дым пахнул в закудрявленное чернявой бородой лицо Николая.

— Зачем ты сосешь эту гадость?.. Я вот бросил, — заметил он.

— С тоски, — отмахнулся Чеканов. Он порывисто схватил Николая за здоровую руку и, сверкая маленькими глазами, продолжал: — Извожусь я, Коля!.. Все мы, Юзя и Лизутка сохнем без газеты… И знаешь, какие думки меня кусают?

Николай присел на пень и переломил ногой валявшийся сук.

— В город тянет? — усмехнулся он.

— А ты что думал… Нам связь терять с рабочими не приходится, там и о типографии смекнем.

— Все это верно, но тебя сразу слопают.

— Ночью будем действовать… Бражка наша типографская упрячет, а то и в железнодорожные мастерские подадимся… Я уже прикидывал тут, и все выходит, как на весах… Пулеметчик Корякин — бывший сплавщик… Плоты значит, гонял по здешним рекам… Мы с Юзей его помощники, а Лиза за стряпуху поедет.

— Это весь наш культпросвет хотишь стравить, — поморщился Николай.

— Риск — дело благородное, — горячился наборщик. — А здесь разве не царапнет пулей, как тебя… тово… Теперь они забыли о нас малость.

На парткружке Лиза горячо поддерживала предложение наборщика, а поздним вечером четверка начала готовиться в дорогу.

Артель партизан с утра сколачивала большой плот. Свежие соковые бревна тесно ложились на широкую раму и поблескивали белыми ребрами. Пулеметчик Корякин руководил работами, и когда плот был закреплен верхними штангами, он взял в руки роньжу и, попробовав ее крепость, вышел на пестрящий людный берег. Красное безусое лицо пулеметчика расплылось в хорошую улыбку, когда Лиза стыдливо и порывисто припала к груди Николая.

— Не думай плохо… — шепнула она, ободряя себя улыбкой. — Дай, Коля, явочные адреса.

Партизаны почтительно простились с разведчиками, а Корякин стал у кормы.

— А ну, ударь с левой! — крикнул он носовщику Чеканову. Широкое детски простое лицо Юзефа скорчилось в смешной мимике, когда под скрип роньжей с берега раздались приветственные голоса и сотни рук затрепетали в воздухе. Плот закачался на прозрачных волнах Кутурчинки и вскоре скрылся за изгибами серой скалы.

Лиза неподвижно смотрела на выделяющуюся фигуру Николая. Ей стало жаль себя, жаль и Николая, на порывы которого она несколько раз отвечала отказом, для желанных ласк которого не находила времени. А главное — жаль было покидать отряд, который она создавала имеете с Николаем и который стал для нее лучшей семьей, чем семья деда, чем учительская семинария, в которой она до этого года училась.

Чеканов, взмокший от пота, передал роньжу Юзефу и, закурив носогрейку, подсел к очагу.

— А ты не кисни, Лизок, — тепло улыбнулся он. — Вот только бы нам под енисейский мост проехать, а там говори, что дело сделали.

Васильковые глаза Лизы загорелись той радостью, которую, очевидно, испытывали все лучшие революционеры, твердо понимающие цель, для достижения которой несли свои жизни. К тому же ей давно хотелось побывать в среде рабочих большевиков, набраться там сил для дальнейшей работы и получить указания непосредственно от руководителей подпольных организаций.

— Гляди во все четыре, сейчас порог! — крикнул с кормы Корякин.

Чеканов и Юзеф грудями навалились на роньжи. Впереди кудрявились белые валуны. Они вскипали кверху и опускались, оставляя позади острогорбые гребни.

— Отдай влево! — скомандовал кормовщик.

Три роньжи враз заскрипели, заплескались брызгами. Плот упрямо несся в кипящий водоворот. Лиза с замиранием сердца смотрела на быстро работавшего Корякина, но лицо бесстрашного пулеметчика было непроницаемо застывшим.

— Держи запас! — строго сказал он, когда она хотела помогать роньжей.