Полковник Прахаль говорил по прямому проводу с Омском, и Репьеву с адъютантом пришлось полчаса потеть в приемной, отмахиваясь от досужих мух. Наконец полковник вернулся в кабинет и чуть заметным оскорбительным кивком головы пригласил приезжих. Полковник был высок и сухощав. Светлая его борода аккуратно была подстрижена и расходилась на две половины. Репьева, признающего достоинством военного человека только усы, эта борода злила особенно. Но он все же протянул руку, которую чех вежливо и быстро пожал.
— А мы к вам по срочному и важному делу, — начал командующий, заикаясь.
— Я слушаю, — коротко ответил Прахаль.
— Желательно выяснить, почему чешские войска, вверенные моему командованию на реке Ангуле, не двигаются вперед?..
— Чешские войска вверены моему командованию, — перебил его Прахаль.
— Но… у меня имеется приказ верховного правителя…
Прахаль прошелся по комнате и насмешливо посмотрел в побагровевшее лицо командующего всеми внутренними войсками Сибири.
— У чехов есть свой приказ, на основании которого чешские войска через два дня будут отозваны.
У Репьева выпала из рук сигара.
— То есть как это?
Прахаль сел против генерала и, мягко улыбнувшись, развернул перед ним свежий номер газеты «Плуг и молот».
— Это мелочь, но народ так думает…
Перед глазами Репьева запрыгали знакомые буквы. Он остановился на передовой и, едва соображая, прочел обращение партизанского исполкома к чехам. В последних строках говорилось:
«Товарищи чешские солдаты! Мировой пролетариат и крестьянство клеймит вас позором. Здесь вы душите в интересах буржуазии нас, а она дома у вас душит чешских рабочих и крестьян. Товарищи, обратите ваше внимание на врагов трудящихся — белых генералов, помещиков, фабрикантов и кулаков».
— Это же гадость, полковник! — заревел генерал, соскакивая с кресла. — По этой писучей шайке давно скучает веревка, уготованная ей по праву… Да и какую угрозу может представлять эта безвкусица и бездарщина?!
Прахаль пожал плечами.
— Солдаты читают советские газеты и косо смотрят на офицеров… А вам, генерал, невыгодно разлагать свою армию… Вы знаете, что при шатком положении и капля дает перевес.
Броневик, шипя и отфыркивая, пустился в обратный путь.
В окна вагона замелькали телеграфные столбы. На двух из них Репьев увидел черные бесформенные предметы и, ткнув пальцем, спросил:
— Что это, поручик?
Адъютант закрутил усы и безразлично ответил:
— Это повешенные большевики из депо.
— Дайте вина, — проворчал начальник.
Таежная республика напрягала все силы на отражение врага. Беднота заангульских деревень вооружилась вилами, топорами и косами. По дорогам, по улицам вверх зубьями валялись бороны, на случай налета вражеской кавалерии. Поля поливались кровью собственных пахарей, поля стонали, ожигаясь этой горячей ценной кровью. Но каждая пядь земли таежной республики брала неизмеримо больше жертв со стороны белой армии. Казалось, стреляли и метали смерть пни, углы, канавы. Оружие убитых и раненых подбиралось безоружными и немедленно пускалось в ход.
Ржи уже белели, поспевая, но в этот год жать их не собирались. В Булай ежедневно десятками и сотнями прибывали раненые. Белые отряды уже переправились через реку и теснили партизан, растративших почти все патроны.
На пятнадцатый день привезли раненого в руку Николая. Лиза торопливо заканчивала газету. От бессонницы и волнения ее синие глаза помутнели. Залпы, орудийная стрельба, как грозовая туча, катились к сердцу республики.
Юзеф и Чеканов заботливо укладывали в дорожные мешки ящики со шрифтом, краски, свои манатки.
— А вы что стоите, товарищ Плетунов? — строго спросила Лиза.
— А чего делать-то? — ехидно усмехнулся контрразведчик.
— Если здесь нечего, то бегите в продовольственный отдел, там нужно грузить сухари и муку.
— Это ему не по брюху, — сплюнул Чеканов.
В это же время с сосновой горы густым клубом прямо по селу пропылила кавалерия, и чей-то охрипший голос прокричал:
— Товарищи, спасай раненых!
Чеканов, а за ним Лиза и Юзеф, бросив редакцию, побежали к больнице.
Орудийная стрельба усилилась. Рядом с типографией загорелись два соломенных овина, в которых помещались мастерские. Булай покрылся хвостами черного дыма. Заняв сопку по краю села, партизанская пехота скупо, но метко отстреливалась, задерживая противника.
Село уже было оставлено, когда Лиза, шагая около носилок раненого, оглянулась назад. С сопок частой перебежкой спускались чехи, а помещение редакции уже пылало багровым пламенем.
— Эх, фараошка! — застонал бегущий ей навстречу Чеканов. — Еще думал пришить его. Сгорел весь шрифт! Да и дорогу он указал.
Наборщик, надвинув на глаза кепку, бросился было в село, но его задержал Корякин, спешно устанавливавший пулемет.