Крутые перевалы

— Ну это ты соврал. Оборудование нужно заграничное.

— Не соврал! Попробуем своим способом.

— Фантазер ты, — улыбнулся секретарь.

Пастиков задержался в районе.

Дощатые ребра крыш курили паром и сыпали первую звонкую капель. Опаленная солнцем дорога разрезала улицы черной бороздкой. Во дворах, опьяненные радостью весны, горланили петухи, а на завалинах, согнувшись кольцом, грелись линяющие собаки.

И Пастиков будто теперь только спохватился, что через несколько дней наступает апрель. Об этом же напомнили ему приехавшие Анна и Самоха. Они наперебой рассказывали таежные новости. Пастиков шел на общее собрание рыбинской артели и поэтому проявлял нетерпеливость.

— Значит, вышел хлеб и опять заартачились камасинцы?

— А то, о чем же тебе и толмачат, — негодовал Самоха. — Стало быть, двадцать маралов привели и забастовали.

— Но что же хлопали все вы? — Директор пинал замерзшие комья навоза и сопел.

— А што ж мы могли? — оправдывалась Анна. — Свой хлеб опять отдали им, а сюда вот приехали за свежим запасом… Ведь кабы ты знал, что там делалось! Чуть Чекулака и Джебалдока не порешили.

— Ну, последний год я езжу сюда за хлебом! — погрозил Пастиков кулаком и свирепо схватился за дверную скобку. Но, оглушенный криками колхозников, остановился на пороге длинного помещения.

— Проходи, проходи, друг!

— Давай, давай!… Год почти не видались!

Его протолкали к столу президиума, за которым сутулились Соколов и Федотов.

— Богатый стал ли чо ли? — не унимались веселые голоса.

И по этим смеющимся лицам, по сверкающим глазам он чувствовал, что здесь он по-прежнему свой. И вдруг ему захотелось поделиться всем, что мучило, волновало, вызывало сомнения. К тому же вспомнилось, что артель заняла первое место в крае по всем кампаниям. Он почтительно снял шапку и оглянул собравшихся. В голосе уже не было гнева.

— Товарищи рыбинцы! При вашей помощи мы прошибли дорогу в тайгу… А помните прошлогодние смешки некоторых, даже руководителей района? Так неужели мы не сумеем наладить путь через Черную падь?

Хотел сказать многое, а слова не шли. Да и было все понятно. Бородатые и молодые лица, ширясь и светлея, плыли навстречу в махорочном чаду. И не было неожиданностью, когда из всех углов, посыпалось ободряющее:

— Што же, дергай, Петруха!

— Правильно! И дорогу проложим и хлеба дадим…

— Знаем!.. Не трепач!..

— Да оно вить сами заробим и тебя не потопим… Довольно на рваных гужах ездить!

Пастиков стоял, поворачивая раскрасневшееся лицо на выкрики, и покачивался, будто его мотало оголтелым ветром.

— Ну и что же, товарищи… Допустим, если не нынче, то осенью обязательно закончим эту дорогу. А если начнется разработка приисков, то пусть-ка попробуют заброску грузов по такой пропасти.

Пастиков здесь делал ударение, как будто вопрос о добыче золота был уже решен.

А когда окончилось собрание и они с Федотовым пыхтели горячим чаем, Пастиков заливисто смеялся над сомнениями секретаря райкома. А тот прищуривал черные глаза и предостерегал:

— Ведь, честное слово, это похоже на какую-то авантюру… Сегодня питомник и фабрика, а завтра — эта дорога и прииски… Да, может быть, ты там живых крокодилов начнешь делать?.. Смотри, не сорвись, а то лететь далеко будем.

— А чем тебе тошно, что мы расшевелили тайгу? — полушутя спросил Пастиков. — Нет, брат, не меня, так тебя партия заставила бы это сделать на будущий же год.

— Я понимаю… Но ты забываешь, что в крае могут не поддержать твоего плана — вот и сел тогда на голяшки… А я думаю обождать решения и тогда уже начинать.

— Поддержат, Федотов!.. Ну-ка, скажи, какое предприятие в нашем крае может похвастаться таким хозрасчетом? Мы провалились в чем-нибудь?

— Обожди, как еще пойдет фабрика и что дадут питомники… Это ты рыбой пока затыкаешь все прорехи. — Федотов чувствовал, что лукавит с собой, и это еще больше смешило Пастикова.

— На будущий год я тебя рогами и консервами закидаю.

— Не хвались!.

— Вот и не хвались… Два года жизни твоему району, так и знай. Подумай-ка, если мы поганим оттуда золото, мясо, лес и все прочее, то куда ты попал со своим зерновым хозяйством?..

Дома Пастиков застал небывалое веселье. Встретившая его Иовна взмахнула руками и плеснула из рюмки в потолок желтую настойку. А Самоха с Анной, приплясывая, напевали:

Эх, мил вина не пьет,
С воды пьян живет.

— Да вы спятили! — рассмеялся Пастиков.

Но Самоха пошел ему навстречу, выколачивая легкую чечетку.

— И-эх, Петруха! Это за твою свадьбу и за наше дело… Да нешто мы не молодцы, а белые не сволочи?! Ты погоди, вот золотишка ковырнем, тогда в Москве покуролесим… Поедем прямо в Москву и скажем: «Вот мы какие, чалдоны желторотые!»

Анна звенела мелким смехом, необычным для нее.

— А ну-ка, сынок, за внучка! — тормошила Иовна. — За твое дите… Штобы коммунист покрепче вырос.

Они проговорили до рассвета.

— Тимофей-то в артель вступает, — сказала Анна мужу, проводив Самоху.

— Ну и что же?

— Ну… к слову… За ум хватился, мол.

* * *

За окном отгуливали последние ледяные вьюги. И, может быть, оттого злее и настойчивее завывали они в щели деревенских изб и по заречным лесам.