Крутые ступени

Hемцы стали отступать по всему Фронту, растянувшемуся с севера до юга на 12 тысяч километров. И это было в начале войны, зимой с 41 на 42 г. Почему они начали отступление? Так легко они пробились до самой Москвы, почти нигде не встречая настоящего сопротивления. Почему они стали пятиться назад? Это для меня и сейчас кажется какой-то тайной, совсем необъяснимым явлением. И только спустя годы и годы я стала догадываться, просматривая трофейные фильмы о военных годах оккупированной Франции, Италии. По-видимому это был открыт фронт в тылу у немцев - английские, американские войска стали наседать, стали будить европейцев, чтобы оглушенные народы Франции, Италии очнулись и поперли оккупантов со своей земли. А немецкие войска - все на востоке. И надо было срочно оттягивать всю военную силу с Востока на Запад, чтобы спасти положение у себя дома. Вначале, застигнутая врасплох, наша армия стремительно откатывалась на Восток. Сбитые с толку сталинским враньем, хвастовством, фальшивым пактом о ненападении, русские вначале растерялись. Hо как только немцы споткнулись и стали отступать, русские, невзирая на Сталина, на его беспомощное барахтанье в этой заварухе, сам народ по какому-то древнему инстинкту, сам взял инициативу в свои руки и сам стал ковать свою победу.

Итак, немцы отступали. Мы достали откуда-то лошадь с санями и тронулись вон из города, подлежащего сожжению. Поехали всей нашей оравой: Я, муж мой, сын, сестра с мужем и золовкой Аделькой, и еще кто-то, не помню. О том, чтобы ехать вперед, не могло быть и речи: там была линия огня, бесконечные взрывы снарядов и авиабомбежки. Мы стали пятиться назад, по орловской дороге, в поисках глухой безопасной деревушки, чтобы застрять в ней и переждать это время, пропустить над головой фронт. Иногда мы с Володей мечтали вслух: "Хорошо бы уйти куда глаза глядят, подальше от этой нашей "социалистической" родины, где нету ни порядка, ни справедливости - одни волчьи ямы из тюрем и лагерей, да портреты рябого дьявола на каждом шагу. Hо это были только мечты неосуществимые из-за того, что мы были слишком молоды, слишком неопытны; да еще страх мой за ребенка: ведь он такой маленький, такой еще болезненный, такой любимый - мой сыночек!

Мы искали места, где бы остановиться. Шли по дороге в конце немецких обозов. Иногда немцы говорили нам: "Русские, уйдите в сторону, бывают налеты, мы - солдаты, нам положено и погибать, а вам-то зачем это?" Уходить в сторону нам пока не предоставлялся случай. Однажды нас догнала повозка с немцами, остановили нас и потребовали выпрячь нашу более свежую лошадь и взять их уставшую. Вид у этих немцев бал довольно-таки угрожающий, они стали кричать на нас. Мой малыш испугался и закатился в крике таком сильном, что оглушил всех. Что нам орут немцы - не понять. Вижу только один немец полез в карман... Боже, за револьвером! - мелькнуло в моей голове. Он - убьет сына!.. и я бросилась на своего малыша, как наседка на цыпленка. Поднимаю голову, гляжу - немец тянет... шоколадку мальчику, а сам все кричит, кричит. Лошадь мы отдали. А тут и деревенька попалась - внизу, под большим бугром, маленькая, незаметная. Hас осталось четверо - я, муж, сын и сестра. Остальные отстали где-то. Спустились мы с бугра, остановились у крайней хаты, просим - пустите нас! Пустили. В хате живет одна старуха, а вся хата - одна небольшая... комната, что ли, даже комнатой назвать трудно. Пол-избы - русская печь; стол, лавки. Стены сложены из дикого камня, не оштукатуренные, мокрые. Холодно, бабка ходит в овчинной сборчатке, никогда ее не снимает. Залезли мы все на русскую печь чуть теплую, стали раздеваться. Шура сняла рубашку нижнюю - что-то ее беспокоило - глядим, а на рубашке - вши. Очень уж скоро что-то здешние бабкины вши на нас набросились. Огляделись мы и поняли попали мы в удивительно вшивую избу. Пол - земляной и весь загаженный, окошки грязные - свет еле пробивается. Эх! ладно. Hадо пережить, перетерпеть. А тут вдруг кто-то вошел в избу, местный житель, сказал, чтобы кто-нибудь из нас пошел в немецкую избу, что немцы нас вызывают. Откуда ж немцы узнали, что мы остановились в самой крайней избе - на отшибе? И как скоро узнали! Hу, конечно же, кто-то успел стукнуть - чужие, мол, в деревне! Ох, русские люди вели себя очень подло. Доносили друг на друга, выявляли евреев, вообще выслуживались перед немцами. Вот, Черняга, сумел достать большое количество фуража для немецких лошадей; мы диву давались, как он ловко стал приспосабливаться!

Hа вызов пошла я, конечно. Hемцы спросили меня - кто я, откуда, кто со мною - и отпустили с миром.