Крутые версты от Суры

Два года пролетели незаметно. Я немного подрос, мне уже 12, 6-ой класс окончил успешно. Надо учиться дальше. Но где? Конечно, в Ядрине, ближе школ нет. На семейном совете было решено: поскольку я еще мал, а в Ядрине все русские, мне подавать заявление опять в 6 класс, чтобы не быть в числе отстающих. 0 моих успехах в языке они не знают, я им об этом не говорил. Да я и сам не представляю свое будущее, поэтому не принимаю участия в совете. Так была совершена первая большая ошибка в моей жизни. Школа оказалась не русская, а чувашская, называлась ШКМ - школа крестьянской молодежи. Учителя тоже все чуваши, так что учиться мне, окончившему на отлично 6 класс, было нечему: та же программа. Единственная польза от Ядрина - это библиотека. Читаю запоем все, что попадается под руку, и в школе, и на квартира. Детскую литературу перечитал всю, мне хочется взять книги для взрослых, но не дают, порядки тут строгие. Живу на квартире вместе с товарищем Милашовым Аркадием.

3 Название г.Нижний Новгород в советское время

Потрясение музыкой

Учителя пения Мирона Ивановича Иванова я хорошо запомнил на всю жизнь, потому что тогда, в школе, меня ошеломила музыка. Мирон Иванович окончил учительскую семинарию в Казани до революции, там же играл в духовом оркестре. Владел многими инструментами, струнными и духовыми. Квартира наша находилась на конце Красной улицы в двухстах метрах от кладбищенских ворот. Как-то под вечер, когда мы скучали на скамеечке у дома, с противоположной стороны площади показалась похоронная процессия. Мы тоже подошли поближе. Конечно, наше внимание привлекает гроб и люди, его несущие. Я и не заметил музыкантов с трубами, которые шли за гробом.

И вот совершенно неожиданно среди тишины грянула музыка! С грохотом барабана и тарелок! Я чуть не свалился от испуга и волнения. Ведь радио и кино тогда не было, кроме гармошки и балалайки я никакой музыки не знаю, да и не представляю. А тут творится такое! Я весь задрожал, на глазах выступили слезы, меня охватило какое-то непонятное волнение. И страшно, и приятно, и торжественно! Музыканты мне кажутся не людьми, а какими-то ангелами, сошедшими с неба! (До этого я часто читал матери вслух Евангелие на чувашском языке, особенно Апокалипсис). Теперь я уже не отхожу от музыкантов, заглядываю им в лица, пытаюсь понять: что это за люди, откуда они взялись, как и откуда достают они такие чудесные звуки? Расспрашивать кого - либо не смею. Да по тому времени это небезопасно, того и гляди тумака отхватишь: с чувашами тогда русские, особенно ядринцы, не очень церемонились.

 Вот могила засыпана, толпа постепенно расходится, музыканты с трубами тоже идут к выходу. Я в некотором отдалении крадусь за ними. Мне непременно надо узнать, куда они положат свои волшебные инструменты? Вижу - идут к педтехникуму. А там ведь и наша школа! Вот поднялись на второй этаж, повесили инструменты, заперли комнату и разошлись по домам. Я, как хороший детектив, запомнил эту комнату.

На другой день после уроков сразу поднялся на второй этаж и стал дежурить у дверей. Прождал до вечера - никто не пришел. «Ничего, придете все равно когда-нибудь, ведь трубы-то здесь, никуда не ушли». Теперь я нашел себе новое занятие - дежурить у дверей музыкальной комнаты. Как только соберутся музыканты, я стою в коридоре в отдалении и слушаю. Сначала дудят каждый свое, но приходит Мирон Иванович и начинается настоящая музыка: то бравурный марш, то веселая полька или краковяк. Мне одинаково все нравится. Иногда музыканты выходят покурить. Заметив меня, кричат:

 - Ты чего тут торчишь? А ну, брысь отсюда!

 И шлепают ладонью по затылку. Я отбегаю и опять останавливаюсь на почтительной дистанции.

- Кто это такой?

- Да чувашленок какой-то.

Однажды после урока пения я подошел к учителю, спросил,

можно ли мне учиться играть на трубе. Он посмотрел на меня

и ответил:

- Нет, еще рано. Это вредно для здоровья. Вот начнешь учиться в техникуме - тогда можно будет.

Мирон Иванович прожил долгую жизнь, воспитал не одну плеяду музыкантов-исполнителей, композиторов, есть даже лауреаты. После войны я сошелся с ним близко, часто заходил к нему поговорить или списать ноты. Он накопил огромный репертуар для оркестра, в основном рукописный, которым очень дорожил, не выдавал никому на руки, а позволяет только списывать у себя дома. После выхода на пенсию он еще долго руководил школьным оркестром, оставил его только года за три года до смерти, когда уже почти оглох (тоже следствие занятий духовой музыкой).

Запрет на Шекспира