Он проговаривал слова с поразительной четкостью, особенно протягивая окончания. Вероятно, английский язык он изучал компромиссно, не забывая румынской манеры произношения. Его низкий скрипучий голос внушал страх и величие. Я с трудом выдохнула, поднимая на него наигранно вызывающий взгляд.
– Мы вошли по звонку, сэр. Разве это считается опозданием?
– Тсс… – он поднес к моим губам грубый указательный палец, пахнущий серой, не прекращая буравить моё лицо тьмой глаз, перед которыми было невозможно соврать. Они точно лучами просвечивали разум и видели тело насквозь.
– Запомните, мисс Чандлер, в этом кабинете говорю только я. И вопросы задаю только я!
Он снова обвел медленным взглядом класс, который затаился жертвой, чующей, что за ней ведут охоту.
– Приступим к занятию.
От сильного напряжения к вискам прилила кровь. Пока он изъяснял тему, никто не смел пошевелиться. Я не могла думать ни о чем, кроме шелеста скользящей по полу мантии и глазах могильной темноты, принадлежащих учителю. Чудилось, будто мои мысли, тяжёлые и бесформенные, навек закрылись в плену головы и сосредоточиться в присутствии Каллена было бы настоящим прорывом в сфере мышления. Часто его взгляд, полный лютой ненависти и высокомерия, останавливался на мне, заставляя отвести взор и свято поверить слухам, овивающим его противоречивую фигуру, словно лианами; поверить, что именно он превратил собственного сына в монстра с расплавленным лицом и телом, которое тот тщательно скрывает.
Наблюдая гнетущую атмосферу в классе, стало очевидным, что уроки Каллена Ферару были единственными, где дисциплина служила образцом благочестивости, и где Молли Клифтон самостоятельно показывала уровень своих знаний. Она стремилась заслужить похвалу и весь материал, задаваемый на домашнюю подготовку, учила наизусть. Другие тоже не отставали в стремлении проявить себя, и классные работы выполняли с честью и достоинством, ни одной минутой не помышляя прибегнуть к помощи подручных средств. К тому же в течении урока Каллен мерил шагами кабинет, вездесущим оком держа учеников в треволнении. Однако при всем старании класса угодить учителю, Ферару скупился воздать сторицей за подобное рвение, достойное быть замеченным. Вместо этого он при всяком удобном случае не забывал упомянуть, что школа – это сборище тупиц и лентяев, не способных к самопознанию и совершенствованию того, чем безвозмездно одарила их природа. Страх перед ним был незыблем. Даже когда занятие подходило к концу, и по коридору во всю разносился звонок спасения, все сидели неподвижными статуями до тех пор, пока учитель Ферару, с отвращением забирая учебную литературу со стола, ни удалялся, волоча за собой фату чёрной мантии. С его уроков ученики выходили на год старше под гнетом переживаний, с лихвой внушаемых Калленом.
Мои мысли стали осязаемы лишь на перемене и крутились вокруг гибели Дэвида Кокса. Я понимала, что необходимо соблюдать осторожность, но всеми фибрами души желала узнать, кто скупает котов у мистера Вупера на имя покойного Ньюмана. Чередой разъяснений я убедила Эшли в надобности снова посетить зоомагазин и расспросить продавца подробнее о письме. Но наши планы нарушил непредсказуемый поворот.
Целый день Молли и её подопечные игнорировали нас: не привязывались, не произносили слов в адрес Эшли и обходили нас стороной. Мы тихо ликовали в душе. Но ликование стремительно рассеивалось, как только Молли украдкой, но торжествующе глядела на меня, оставляя на губах след коварной улыбки. Они перешептывались, и я никак не могла усмирить интуитивного предчувствия передряги, из которой нельзя выйти с добрым именем и непоруганной честью. Я поделилась своими опасеньями с Эшли, но та верила тому, что видит, а не чувствует.
– Нечего тут думать, Кэти, они просто тебя испугались! Наконец-то нашёлся человек, указавший им, где их место! – с гордостью говорила Эшли, похлопав меня по плечу.
Я отвечала Эшли тихим взглядом, с большим предубеждением, что небо вскоре обрушится всеми известными проклятиями благодаря нашей беспечности. И то предчувствие оправдало себя сразу, как я вышла из школы.
Эшли осталась на тренировку по шахматам, и мы договорились, что я дождусь её на волейбольной площадке. Спустившись по каменным порогам с закрытыми перилами по бокам, я свернула к площадке, где не было ни одной души, а тем временем кто-то метнулся из-за угла и заломал мне руку. Я стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть, а когда обернулась, увидела карающий бич Молли Клифтон – темнокожую американку Шейли. Она оскалилась, как дикий зверь, с кровожадностью в сморщенном носе.
– Пришёл день расплаты, сиротка! – протянула Шейли.
Стараясь вырваться, я собиралась ей ответить, как вдруг почувствовала сильную боль в затылке, такую, что в глазах посыпались искры. Кругом потемнело, и я поняла, что падаю на чьи-то руки.
5.