Кружева лабиринта

– Да?! В таком случае как объяснить, почему Каллен всегда ходит в одной и той же чёрной мантии, а его сына никто не видел в лицо? Целыми днями нарезая круги по Ситтингборну на мотовездеходе, привезенном из Европы, Лео никогда не снимает шлем. Один этот транспорт вызывает подозрение – в городе такого отродясь не было! Молли Клифтон – кстати, вторая по счету, кого следует опасаться в нашей школе – утверждает, что однажды застала Лео без шлема в районе Юг-стрит. Сплошь и рядом его лицо покрыто кровоточащими язвами и жуткими ожогами. Ей удалось выяснить через своего отца, старшего инспектора Клифтона, что Ферару бежали из Бухареста сразу, как полиция Румынии стала подозревать Каллена в том, что его сын – безликий уродец исключительно по вине отца. Кроме того, мать Лео внезапно исчезла, и до сих пор никто не знает, где она. Все уверены, что Каллен ставил над ней химические опыты, и впоследствии она скончалась.

Эшли содрогнулась, сама не своя от собственного рассказа, а по моей спине пробежался холод. Некогда приветливый город отрезал путь к счастливому началу. Я растерялась, не зная, что ответить. У Эшли не было доказательств, а у меня – желания отстаивать позицию неосведомленности. Я снова взглянула в окно: за верхушками каштанов немым стражем ночи высился безжизненный особняк.

– А в том доме живёт кто-нибудь? – спросила я Эшли, указывая в окно.

– Нет, его построили ещё в начале 20 века, а последними владельцами была семья Ньюман из Брайтона. Двадцать лет тому назад Джон Ньюман – одержимый бесами психиатр, сделал из этого дома психушку, но не простую. Там проходили смертные пытки, а беспомощных здоровых людей превращали в безголосых уродов, от которых до сих пор у жителей Ситтингборна волосы встают дыбом. Но это далеко не последнее, что пугает город. Закончилась та история весьма смутно, поскольку доктор Ньюман и вся его семья погибла при очень сомнительных обстоятельствах. Этот дом проклят, будь уверена!

Моё тело покрылось дрожью, я устремила испуганные глаза в окно, на особняк. После рассказа Эшли он обрёл ещё более чёрные зловещие формы, немыслимые восприятию; под их воздействием человеческая фантазия пускается во все тяжкие представления того, что там происходило.

– Тогда почему его не снесут? – помолчав, спросила я.

– Интересно, кто на такое осмелится?! Тот, кто его тронет – навеки останется несчастным!

Наш волнующий разговор прервал приятный голос миссис Митч, звавший Эшли. Мы вместе спустились вниз. Улыбаясь во весь рот, отец радушно прощался с гостями.

– Авраам, ей-богу, ты жульничал, – досадовал Клерк Митч. – Меня ещё никто не обыгрывал в шахматы!

Я заметила, что напыщенная досада дворника – лишь часть театральный натуры комедианта, в которой заключался весь Клерк Митч. Не важно: злился он – что даже звучит смешно, поскольку он никогда всерьёз не злился – или переживал, но его бледно – карие глаза всегда светились радугой нескончаемого оптимизма.

– В следующий раз такого не повторится, – учтиво рассмеялся отец, пожимая руку неустанного труженника.

– Следующий раз на всю жизнь отобьет у тебя охоту играть с такими профессионалами, как я!

Мистер и миссис Митч дружно рассмеялись и, один одного перебивая, высыпали за дверь, а следом Эшли, желая нам доброй ночи. Мы с папой вернулись в гостиную и собрали грязную посуду со стола. Пока я превращала её в гордость витрины магазинов хрусталя, отец взирал на меня с превеликим интересом.

– Как тебе наши соседи? – спросил он, вытирая тарелки до чистого скрипа и убирая их на полки.

– Милые, только не пьющие совсем.

– Разве это плохо?

– Мне кажется, люди не употребляют крепкие напитки по двум причинам: либо они пьяницы в душе и прекрасно об этом знают, давая зарок трезвенника, либо они находятся на лечении у нарколога. И то, и другое одинаково страшно для их окружения.

– И в кого ты такая умная!? Уж точно не в меня, – отец рассмеялся, обнимая меня за плечи, а я ответила скептическим покачиванием головы. – Эшли, на мой взгляд, прекрасно воспитана. Думаю, из вашей дружбы получится крепкий союз.

– Не знаю. Она очень тихая, а тихони занимают первые ряды предателей.

– Да где ты этому набралась? – изумленно спросил отец.

– Книги учат нас жизни, а сама жизнь нас ничему не учит, наверно к буквам мы относимся с большей верой и уважением, чем к рассказу очевидца и собственному опыту.