Кружевные закаты

Перебывало неопытных восторженных юнцов подле него прилично, но никто надолго не задерживался – Костя умел заводить друзей, но удерживать их не входило в его привычки. Поняв, что в их обществе речь идет не о пустом болтании языком, молодежь пугалась и давала обратный ход, заводила семьи и жила в свое удовольствие, увязая в трясине бездействия. А серьезные молодые люди считали их слишком малочисленной группой, чтобы примыкать к ним.

– Почему нам не объединиться с «Волей», у тебя везде есть связи… – однажды спросила Алина.

– Зачем нам чье-то руководство? Мы сами себе хозяева… И потом, наши взгляды несколько отличаются от их ориентиров.

Почти сразу по переезде в столицу Костя перестал помогать былым единомышленникам, поскольку утверждал, что немногочисленным составом им удастся предпринять больше, чем огромной толпой. Но толпа необходима для получения сведений, поэтому нужно продолжать взаимодействовать с ней. А агитация, по его мнению, вовсе оказалась бессмысленной и давненько изжила себя.

– Светлана… Что за имя, она никак простолюдинка? – задала Алина понятный для их круга вопрос, когда Костя сказал, что к ним примкнет еще одна гостья.

– Нет, но мать ее эксцентричная личность, вот и назвала дочь крестьянским именем.

– Так что же, нам ее Фотинией звать?

– Не думаю, что она так уж религиозна, – улыбнулся Костя.

Вскоре, правда, оказалось, что личность эта слишком мила и неопытна, если не ограничена для подобных дел, и, уж конечно, отнюдь не сильна духом, не то что несгибаемые дворянки, сбегающие из дома ради политики. Но никто не в силах оказался выгнать ее, настолько всем нравилась непринужденная грациозность госпожи Виригиной.

Круглоглазая улыбчивая кокетка с теплым лицом и забавными чертами – острым носиком, широким ртом, наивным и немного удивленным, но в любом случае радостным выражением лица. Несмотря на весьма необычную внешность едва ли кто-то рискнул бы назвать Светлану Евгеньевну Виригину некрасивой. Был в ней лучезарный огонь, привлекающий мотыльков. Шампанское волос ее обычно пенилось в районе головы, редко укладываясь в прибранную прическу без излишеств, которую только и позволяли себе девицы нового времени, не отвлекаясь ни на что лишнее. Низкий грудной голос, очень волнующий и чувственный, был одним из составляющих ее прелести. Надоевших поклонников эта попрыгунья уничтожала так весело и беззаботно, что неловко становилось только им самим. При встречах на официальных приемах она порой обдавала величием, казалась даже слегка жеманной и слегка навязчивой, но в душе всегда оставалась девчонкой, которая хотела крепкой дружбы и большой любви. «Вертушка», – однажды неодобрительно отозвалась о ней одна ее чопорная родственница.

– Отчего с твоей жизнью ты сошлась с нами? – недоуменно спросила ее Алина, когда немного сблизилась и даже перестала смотреть на нее, как на элемент декора.

Она имела ввиду то, что богатые покровители Светланы Виригиной еженедельно закатывали шикарные приемы, где племянница их блистала. Когда в своих невесомых бальных туфельках без намека на каблучок Виригина неслась из зала в зал, невольно обнажая лодыжки, опоясанные шелковыми лентами, она являла собой упоительное зрелище затисканного ребенка. И всем, в общем-то, было плевать, что за внешним благополучием скрывается семейная драма, приведшая растерянную девушку к бездне одиночества и уверенности, что никому никогда она не сделает счастья. Засим она, видно, и улыбалась каждому кавалеру моложе шестидесяти лет – боялась остаться никому не нужной.

Отец ее, уважаемый офицер, сгинул на каторге после устроенного на корабле бунта, после чего мать, опасаясь неважной участи соблазненных бесприданниц, пеклась о дочерях ежечасно и этим только приближала то, чего так боялась – молодые люди из обеспеченных семей стали их опасаться. Прежде в их особняке всегда бывали гости, дочери не привыкли терпеть ограничения в выборе собеседников и партнеров по танцам. Но, лишившись кормильца, семейство терпело нужду.

Угадав в Светлане некоторую елейность и способность манипулировать мужчинами, что во все времена пользовалось спросом в высшем свете, родственники покойного отца взяли ее под опеку, чтобы с помощью озорной племянницы заслужить благосклонность влиятельных толстосумов. Причем девочка так очаровала их, что они не постеснялись оторвать ее от матери шантажом и уговорами. Светлана страдала по дому и прошлой жизни, а поведением прикидывалась, играла перед собой в удавшуюся устроенную жизнь, самодостаточность и процветание. Слишком рано она поняла, что притворство несет большую пользу, чем открытость. Посему была она послушна и получала своеобразное удовольствие от того, что вошло уже в привычку, стало второй натурой – флирта, искусства кокетства и ощущения себя желанной. Когда на горизонте возник бы жених, полностью подходивший тетушке, Виригина получила бы обширное приданое, одобрение всей родни и поцелуй в лоб на венчании.