Поэтому Арей прижал к себе тонкое тело жены и крепко поцеловал темноволосую макушку. Зажмурившись на мгновение, он вдохнул запах её волос. Затем отстранился и согнутым пальцем погладил нежную щёчку дочери.
- Папочка? - вопросительно пролепетала малышка, хватаясь за ладонь отца.
Тот моргнул, прогоняя боль из зрачков.
- Я скоро вернусь, - ответил он и ободряюще улыбнулся. - И мы снова будем вместе.
Яраат всё это время стоял в стороне, деликатно отвернувшись. Когда он услышал позади шаги Арея, то обернулся, опять расплывшись в улыбке. Барон мрака пристально смотрел на него, и в его глазах дрожала опасливая надежда.
- Я доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть, Яраат, - он не договорил, но тон его голоса ясно давал понять, что за семью мечника оборотень отвечает своей головой.
- Конечно, друг мой, - тот серьёзно кивнул, скидывая плащ. - Я смотрю, твоя дочь простужена.
Он пересёк комнату и подал Пельке тяжёлую шерстяную ткань.
- Укутайте ребёнка, мой плащ очень тёплый, а здесь сыро.
Девушка недоверчиво смотрела на него, однако Яраат снова улыбнулся, мягко и приветливо, всё ещё протягивая кусок материи. И Пелька приняла вещь, несмело улыбнувшись в ответ.
Уже в дверях, держа в зажатом кулаке свой меч, Арей обернулся к жене и дочери. Он хотел что-то сказать - он так много хотел сказать! - но вместо этого лишь молча кивнул и выскользнул за порог. Уже там, за стеной, он резким движением отёр одинокую слезу и уверенным шагом направился вниз по скрипучим ступеням. Он ошибся, сказав Пельке, что вернется через день - двое суток барон мрака гонял по болотам и городам стражей, наёмников и духов. Головы летели с плеч, дархи разбивались на осколки, алая кровь и мерзкая субстанция комиссионеров заливали клинок Арея. Мужчина не думал ни о чём в минуты боя, но в его ссохшемся сердце всё время пойманной птицей билась любовь. Он готов был выжечь города, чтобы вернуться к своей семье. Мечник не мог знать, что возвращаться уже не к кому.
Ведь, спустя час после того, как он покинул каморку под крышей, его жена и дочь лишились своих эйдосов, принудительно отдав их жестокому предателю. Пелька остановившимся взглядом смотрела в жуткие, бесцветные глаза оборотня. Его лицо в мгновение ока превратилось в дикую гримасу садиста, когда он приставил широкий клинок к горлу плачущей Мирославы. Обескровленными губами девушка повторила за Яраатом формулу отречения, а затем забвение поглотило её. Она очнулась только тогда, когда оборотень навис над её дочерью, заставляя малышку сделать то же самое.
С диким криком она бросилась на предателя. В её руке блеснул нож с ногтём титана в рукояти. Схватка с крупным мужчиной и опытным убийцей была заранее обречена на провал, но Пелька билась из последних сил, сумев ранить противника. Яраат скользнул взглядом по крови, хлынувшей из пореза, и, размахнувшись, наотмашь ударил девушку. Та отлетела к противоположной стене, и её глаза закатились.
- Давай-ка, милая, ты же не хочешь, чтобы маме было больно? - елейным голосом спросил оборотень, усаживаясь на корточки перед ребёнком.
Мира округлившимися от ужаса глазами следила за матерью. Малышка не всё понимала, но видела, что маме плохо, и нужно повторить незнакомые слова за незнакомым дядей, чтобы всё закончилось.
С трудом удерживаясь на краю сознания, Пелька попыталась подняться, но не смогла. Тогда она поползла по грязному полу, следя за тем, как губы её ребёнка выговаривают сложные слова формулы отречения. Девушка схватила Мирославу, прижимая к себе, но было уже поздно.
Она не слышала своего дикого вопля, потрясшего рассохшиеся балки чердака. Не видела, как дочь резко вздохнула, когда от её груди отделилась крошечная песчинка. Почти не чувствовала боли, когда Яраат, схватив её за волосы, потащил их вниз по лестнице. Она только сжимала маленькое тело дочери, неистово целуя её везде, где доставали разбитые губы.
Но последний миг навсегда отпечатался в памяти Пельки - каменное дно колодца, страшных хруст раздробленных костей и крик Миры. А потом - несущаяся сверху плита и жуткой звон, после чего всё померкло…
…На третий день после своего ухода, уставший и выдохшийся Арей вернулся в тот город, где оставил семью. Он пробежал мимо круглого колодца во дворе дома, почти взлетел по рассохшимся ступеням и распахнул дверь.
Его сразу же толкнула в грудь страшная догадка. Тишина, пустота и кровавые разводы на полу. У дальней стены - до боли знакомый нож. Мечник покачнулся, выскочил за дверь, как обезумевший пронесся вниз и выбежал на улицу. Снова поднялся наверх, присел на корточки, водя руками по засохшим пятнам крови и бессвязно бормоча. Схватил нож и опять слетел по ступеням во двор. В этот раз глаза его сразу зацепили цепочку страшных следов, ведущих к колодцу.