Кружево Парижа

Шарль был настроен решительно. Он отказался спать со мной до свадьбы. И дело не в том, что у него не было желания, по-моему, ему хотелось сохранить восторженное удовольствие, что мы получали при виде друг друга. Но долго мы бы это не вынесли, поэтому он заявил Диору, что у того всего четыре недели, чтобы сшить мне свадебный наряд. Диор с удовольствием принялся за работу, немедленно нарисовал платье и лично следил за выполнением. Он вихрем промчался по ателье, схватил тюль, собрал ткань на талии, словно пачку балерины, и потом улаживал на мне роскошный атласный жакет «Бар». Он изменил фасон жакета, и новая модель появилась в коллекции 1948 года под названием «Верность» – именно этого он нам желал в поздравительной открытке.

– Теперь остается решить, что надеть нам, мадам Фурнель, – заявил Диор, втыкая последнюю булавку, – когда я передам ее с рук на руки.

Я развернулась, чтобы на него взглянуть.

– Не дергайся, – отругал меня мэтр. – Могу я удостоиться этой чести?

– Конечно, – кивнула я и его обняла. – Merci pour tous[26].

Шарля мало интересовала суматоха подготовки, но он только попросил, чтобы я съездила в Санкт-Галлен и привезла Лорина, чтобы сразу начать семейную жизнь. Я отправила Шуртерам телеграмму, что еду.

Выйдя из поезда в Санкт-Галлене июльским днем, я чувствовала себя королевой. Когда я рассказала Диору, куда направляюсь, он настоял, чтобы я надела рабочие образцы и потом доложила, какое впечатление они произведут вне Парижа. Итак, на мне была одежда из следующей коллекции. Я сделала не больше трех-четырех маленьких шагов, как откуда ни возьмись появился носильщик и предложил поднести чемодан.

А всего три года назад неопытной, испуганной и беременной я появилась на соседней улице в поношенной одежде, с небольшой суммой денег и письмом. Я была одинока и всего боялась. Теперь у меня была цель, обеспеченность и куча планов и надежд в голове. Я была уверена, что всего достигну.

В гостиницу я не пошла. Мне так сильно хотелось подержать на руках маленького Лорина, что я дала таксисту адрес фрау Шуртер.

У меня была только одна смена одежды и ночная рубашка, но чемодан был набит подарками детям, там же лежал костюм от Диора и вечернее платье, которое я сшила сама с помощью Мадлен. Очень хорошо, что я была чем-то занята, потому что волновалась от мыслей, что увижусь с Лорином, как он вырос, светлые ли у него волосы, что он любит есть. Я добавила два лишних сантиметра к швам платья, уверенная, что мерки наверняка увеличились по сравнению с теми, что я хорошо знала. Я считала, что фрау Шуртер наверняка поправилась.

С колотящимся сердцем я подошла к двери дома Шуртеров и позвонила.

Дверь была тяжелой, деревянной, я напрягла слух, стараясь уловить звуки изнутри, хотя бы стук каблучков фрау Шуртер по паркетному полу. Но я ждала в полной тишине, пока она открыла дверь.

– Фройляйн Кусштатчер, входите, – сухо пригласила она.

Я вздрогнула, она всегда звала меня Розой. Протянула руки ее обнять, но она отступила, и я смущенно покраснела. Впустив меня, она закрыла дверь.

Мы изучали друг друга. Она выглядела чудесно, два лишних сантиметра можно было не добавлять. Я знала, что она видит – парижскую даму, мисс Диор, не бродяжку в чужих обносках, которую она помнила. Неудивительно, что она относится ко мне по-другому.

– Они в саду. Вы хотите его видеть?

Мы прошли через дом, который, казалось, не изменился с тех пор, как я была здесь, через кухню. Она открыла дверь, ведущую в сад, и до нас донеслись крики играющих детей.

Мои каблуки не годились для более сложных дорог, чем парижские бульвары с собачьим дерьмом, и мне пришлось сосредоточиться, спускаясь по ступенькам и ступая по неровной грязной садовой дорожке. И только остановившись, я подняла голову и увидела двух малышей, игравших с палкой с лошадиной головой и трехколесным велосипедом.

В конце лужайки стояла коляска с пухлым ребенком, смотревшим на мальчиков. Мы стояли незамеченные, наблюдая, как они катались по очереди, ссорясь и крича от восторга. Лорина я сразу узнала, он был светловолосый, как я, и, надо признаться, Шляйх.

Мой малыш стал маленьким мальчиком. Я потеряла дар речи. Меня переполняли радость и вина. В конце я только могла сказать:

– Он так вырос. Такой же большой, как Макс.

– Люди спрашивают, не близнецы ли они.

– Это нелепо! – возмутилась я.

– Да ну?

Она сказала это угрюмо, я никогда раньше такого от нее не слышала.

Я скрестила руки на груди.

– А малышка? Я даже не подозревала, что вы беременны.

– Вы думали, я поправилась, но это была Френи. Когда вы уехали, я была беременна почти три месяца.

– Вам, наверное, было тяжело.

– Да, моя семья увеличилась с одного ребенка до троих за полгода.

– Я не знала.

Она приняла Лорина, когда уже была беременна – мне стало стыдно.

– Мне очень жаль, Ида. И я вам благодарна, – сказала я, назвав ее по имени. – Я не могла взять его с собой, не справилась бы, я знала, что вы его приютите.

– Да, сначала нам было трудно, фройляйн Кусштатчер, – ответила она, намеренно подчеркнув фамилию. – Он так плакал. Его спас Макс, он его очень любит. Мы тоже. Он наш.