Кружево Парижа

– Он в шкафу, – ответила я. – Зачем он тебе?

– Мы идем на пляж, – сказал он, глядя на меня и улыбаясь, словно взволнованный мальчишка.

– Уже десять. И темно.

Он нащупал кремовый льняной костюм и скинул его с переполненной перекладины.

– Выгляни в окно.

Прошлым вечером берег был темным местом, кроме света уличных фонарей, выстроившихся вдоль авениды Атлантика. Теперь рой призрачных фигур в белом скользил между пальмами до самого песка.

– Консьерж сказал, что люди наряжаются в белые одежды, чтобы наступающий год принес мир и согласие, – сообщил Шарль, застегивая белую хлопчатобумажную рубашку. – Так мы начнем новую жизнь.

Пошел дождь, капли были такими крошечными, что казалось, зависали в воздухе.

Почти полный диск луны заволокло тихо скользящими облаками, но на пляже было светло. В импровизированных часовнях в песке или просто в руках людей в белых одеждах горело много свечек, и везде под дождем пламя трещало и шипело.

Мы шли среди поющих толп, и люди брали нас за руки и приглашали в свои танцы. Наконец мы медленно подошли к бьющимся о берег волнам, ступая босиком по потухшим свечкам и цветам. Цветы были повсюду – на земле, в руках, на ковчегах.

Подойдя к крутому склону, который вел вниз, к бурунам, мы увидели стоявшую на вершине молодую темнокожую женщину в белом платье с длинными черными распущенными волосами.

Позднее, когда я познакомилась с особенностями бразильской расовой иерархии, я бы назвала ее «морена». На крупных застывших руках безвольно болтались кисти и пальцы, глаза были прикрыты, голова запрокинута. Она стонала, как дикий зверь от боли, извиваясь и пытаясь вырваться из рук крепко держащих ее спутников. Издав истошный крик, она рухнула на песок. Ее спутники собрались вокруг, молчаливые и спокойные. Моя голова гудела от волнения, смущения и тревоги.

Взяв Шарля за руку, я, спотыкаясь, потянула его вниз, к морю. Люди стояли у самой кромки воды и бросали цветы в набежавшую волну – мокрые цветы рассыпались по песку.

Для меня все было новым – душный влажный ночной воздух, рой людей в белом, ритмичный звук барабанов, бьющих в уши. Толпа тоже была необычной: молодые и старые, богатые и нищие, черные и белые, и всех оттенков между ними. Это была не просто встреча нового года, а встреча с новым миром.

А потом начался фейерверк. В Оберфальце я приходила в восторг от запуска нескольких ракет, эхом отдававшегося в долине, но здесь, в Рио, когда старый год ушел, берег и тучи над головой залило фонтанами света насколько мог охватить взор, будто по небу протянули ленту из огня и золота. Толпа стояла, задрав головы, и восторженно охала и ахала.

Шарль обхватил меня руками, и у меня возникло чувство, что я в бреду. Новый год для меня всегда был связан со снегом и льдом, и вот мы стоим под теплым дождиком в светлой летней одежде, разгоряченные и потные.

Покидая Оберфальц, я и представить не могла, что когда-нибудь уеду из Швейцарии. Но я не только уехала из Санкт-Галлена, я покорила Париж. Прошло ровно четыре года с той поры, когда Шляйх угрожал мне в последний раз, пока вокруг запускали сверкающие ракеты, и вот я уже в Рио-де-Жанейро, на пляже Копакабана, пропускаю сквозь пальцы песок.

Да, Лорина я потеряла, но война закончилась, Европа осталась далеко позади, и наше будущее простиралось перед нами словно усыпанный цветами песок, освещенный сверкающими вспышками. Когда мы поднимались к дороге, меня захлестнуло волной надежды.

Мы пересекли авениду Атлантика, проталкиваясь сквозь поток идущих вдоль нее людей, и молча вернулись к себе в комнату.

Мы снова разделись и приняли душ. Хотя это было бесполезно: когда мы вышли из ванной, капельки пота уже блестели на лбу. Мы вышли на балкон взглянуть на все еще празднующий народ. Я прильнула к Шарлю, толкнув его головой, и мне на плечо упала капля с его подбородка.

– Mon amour[27], с тебя капает, – засмеялась я. – Иди опять в душ.

Он не ответил, и я уловила еще одну каплю.

– Прости, – сказал он, заходя в комнату. Его голос звучал странно. Я пошла за ним и пришла в смятение, обнаружив, что по его лицу бегут не капельки пота, а слезы.

Я протянула к нему руку, но он отпрянул.

– Что случилось?

– Это… все, – махнул он рукой широким жестом, охватывающим наши жизни. – Я этого не заслуживаю.

– О чем это ты? Разве ты не счастлив?

Он повернулся ко мне, подхватил меня на руки и прижался ко мне губами в отчаянном поцелуе.

– О боже, да, – отстраняясь, ответил он, – я тебя люблю. Но я этого не заслуживаю. Я не имею права на такое счастье.

Он отпустил меня и вернулся на балкон. Его лицо исказилось от боли, тень которой я заметила, еще когда он рассказал, что не может иметь детей. Он оперся о перила. Это было единственное место, где он мог побыть один, поэтому я поняла намек и легла в постель.

Наверное, я заснула, потому что, когда почувствовала его руку, вытиравшую пот у меня со спины, ночной воздух был тих, пение на берегу тоже смолкло. Я открыла глаза и увидела его печальное лицо. Раньше в таком настроении я его никогда не видела.

Он меня поцеловал.