Читаем Крылатые волки на льняном поле полностью

- Щас стукну. И разобью. Не тупи.

- А что тогда? Пожалеть не смогу, извини.

- Да пошло ты со своей жалостью... Мне и так мерзко. А тут еще ты. Червь мозговой.

- И что делать будем? - потерянно отозвалось зеркальце.

- Знать бы, что делать... с тобой бы разговора не было.

- Ты... того. Или не пей больше, или напивайся до полного бесчувствия. Чтоб на меня разговорчивость не нападала. Договорились?

- Вали уже... в свое зазеркалье. Наговорились.


Когда свой рот открыла зажигалка, мне и впрямь стало не по себе...


Абсурдность бытия


На Земле живёт 7 миллиардов посторонних мне людей. И даже не с кем потрепать одну из вечных тем. Какую? Да не всё ли равно.


Сижу, никого не трогаю, примус починяю… А тут – бац! Аннушка масло пролила. И я поскальзываюсь и теряю голову.

Хотя это благо. Вместе с головой утеряны и беспощадные мысли, терзающие душу.


Беспардонность судьбы по отношению ко мне проявляется в том, что мне подкидывается масса возможностей, но ни одну из них я не реализую.

Зачем же мне такое богатство, которое я просыпаю из дырявых карманов?


Неутешительный вывод - жизнь прекрасна, но мне в ней нечего делать.


Пряный запах потустороннего так кружит голову, так тянет уснуть и не видеть снов, которые отзеркаливают явь словно в кривом зеркале.


Мой грех невесом, он лишь причина, чтобы не быть. А это так мало, так незначительно и легкомысленно.


Синусоида перемен как барханы - текуча, не стойка, иссушена ожиданием. Верблюжьи горбы только показались из-за горизонта, как налетает самум и посягает на мой воздух. Мне жутко не нравится скрип песка на зубах, и я от злости выплёвываю зубы вместе с челюстью.


Ржаной закат пытается убедить меня, что вот она - Вечность, осязаема и реальна, а я с издёвкой осматриваю её и сбываю с рук за бесценок.


Мне смешно до озноба, как прекрасно каждое мгновенье, и как мерзко, когда они соединяются вместе в мозаику настоящего.


Взгляды перекрещиваются и нарезают ломтиками, деля меня порционно для удобоваримого поглощения. Я не против. Так эстетичней и вкуснее.


Умилительно морщит лоб клоун По Ту Сторону зеркала, натужно пытаясь показать, как стоит подавать себя людям, чтобы признали за своего и похлопали. Похлопали по спине, изгоняя застаревший кашель, привязавшийся ещё с ледникового периода моих метаний между.


Я не верю в бога, хотя точно знаю, что он есть. Он есть всегда и везде, и я пытаюсь скрыться от него никогда и нигде.

Но он находит меня и вытаскивает на свет собственный, вытряхивает от пыли и вешает сушиться на солнышке. Сырость испаряется из меня, и я скукоживаюсь, теряя товарный вид.


На последние гроши покупаю ядовитое лекарство и с азартом жду результата - насколько точно я просчитываю Хаос?!


Беру тряпку и стираю предначертанное. Не хочу следовать благой судьбе, которая давным давно позаботилась о моём счастье и выложила дорожку к нему из жёлтого кирпича.


Просоленный ветер рвёт мои сети и выбрасывает на берег искорёженный корабль. Он годен лишь на дрова, хотя чертёж его был идеален, а паруса сшиты из отличной алой ткани.


Бритвенным словом полосую все пожелания, чтобы и не вздумали сбываться - столько добра я не вынесу. Надорвусь.

Хочу в Боринаж, хотя меня там никто не ждёт, устали посылать запросы и вздыхать на молчание. Упругость воплощения всегда возрастает прямо пропорционально силе желания.


Я страшусь обрести покой, он так ласково обволакивает, что за ним исчезает всё остальное.


Ржавчина крадётся по венам и закупоривает аорту. Я вдыхаю золотую пыль и за миг ДО ощущаю блаженство.

Как славно, что это только миг.

Как славно, что этот миг проходит.


// первый день бесснежной зимы)


успеть попробовать


Желания… Чаще всего многозначительны. И неоднозначны.

Если я посреди ночи захочу шоколадку, то это вовсе не значит, что именно её мне и недостаёт.


Хотелось бы многое успеть до того, как мир скатается в комочек и улетит в урну. Хотя из многого можно повыбирать кое-что особенное.


Если прыгать с парашютом, то так, чтобы он не раскрывался до последнего момента, но всё-таки успел бы… И после успешной посадки целовать и обнимать землю, и клясться, что больше никогда и ни за что…


Если ловить самую красивую снежинку, чтобы загадать заветное желание - то пусть она не тает в ладони подольше. От дыхания тёплого пусть лишь распускается как ледяной цветок и становится краше. А потом испарится, оставим по себе каплю живой воды, которую можно слизнуть и ощутить бессмертие.


Если подружиться с троллем, то пусть это будет интеллектуал, не чуждый сентиментальности. И под мост его загнали разногласия с родственниками, которые тоже весьма милы, но темпераментны. Я его расколдую, и мы вместе поедем в Норвегию, налаживать мосты толерантности.


Если нырять с аквалангом, то только за сокровищами. Причём за проклятыми. Но их несметность компенсирует прерывистость сердечного ритма в момент касания увесистых золотых слитков.


Если уж копаться на огороде, то сеять лишь волшебные семена и зубы дракона. Потом разберёмся с зачарованным урожаем, а воинственные всходы скосим лунной ночью заговорённым серпом и сожжем на алтаре вымерших друидов.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее