Читаем Крылатые волки на льняном поле полностью

Демон отошёл от стены и кивнул мне на неё.

- Тогда продолжай долбить гранит дальше. Поскольку ты ещё наивнее, чем я предполагал.

- Спасибо.

- Всегда пожалуйста.

- Ты очень любезен.

- Для тебя - всё, что угодно…

Закончив расшаркиваться, мы в унисон хохотнули и замолчали.

Первым почувствовал себя неудобно мой личный демон.

- Продолжишь медитировать, глядя в стену? - хрипловатым голосом спросил он.

- А смысл?

- Никакого, - согласился мой собеседник.

- И что делать?

- Если б я знал, не торчал бы с тобой в этом затхлом месте.

- Ну и вали отсюда.

- Хамишь, братишка… - Демон вяло ухмыльнулся, но злиться не стал. - Попробуй спросить себя, чего тебе всё-таки надо. Поскольку не видя ясной цели, у тебя нет шансов её достигнуть.

Моё хамоватое настроение быстро испарилось и я был почти готов к извинениям.

Но мой личный демон их и не ждал. Он вытянул руку и прикоснулся к стене. Та в почтении задрожала, сморщилась, и постепенно разгладилась. Сероватая муть очистилась и стена приняла зеркальный вид.

Демон кивнул мне на новоявленное зеркало.

- Вон, к нему все насущные вопросы.

Сказав это, он сплюнул на пол и исчез, не попрощавшись.

А я подошёл к зеркалу и с презрением глянул в него. Моё отражение с готовностью обратило ко мне свой взор.

- Ни хрена ты обо мне не знаешь…

Отражение вздрогнуло и исчезло.


5. Как излечиться от любви?


- Ты так не любишь прописные истины…

- А за что их любить? За азбучность и прозрачность? За бессилие в споре против них?

- Не лягайся… словами. Я всё понимаю. И рядом не для того, чтобы злить.


А нам и вправду хорошо сидеть вдвоём и молчать. Сидеть на краю вечности, болтая ногами где-то в настоящем, ощущая за спиной лёгкий холодок прошлого, и стараясь не думать о будущем.

Впрочем, почему это меня вдруг потянуло на поэтические аллегории? Сидим у ночного костра, на поваленной берёзе, вглядываясь в живые языки пламени.

В котелке булькает жидкость, и я изредка помешиваю её, дивясь изумительному зелёному оттенку варева.

Мой личный демон поднимает воротник у куртки, совершенно по-человечески прячась от ночной прохлады.


- Смысл не в любви. Отнюдь. Тем более, что любовь не бывает вечной. - Насмешливость моего товарища но ночным бдениям я ощущаю даже в темноте, но с нажимом в голосе продолжаю: - Какой угодно, но только не вечной.


- Смысл в том… - Мой личный демон прокашлялся, затягивая паузу. - Смысл в том, что когда люди влюбляются, они становятся способны на невозможное. Иногда даже отказываются от себя во имя другого.

- Глупости, - раздражённо изрекаю я и встаю. - Какой же это смысл!

Аккуратно мешаю жидкость в котелке по часовой стрелке, отсчитывая тринадцать кругов, и столько же в обратном направлении.

- А по-твоему, смысл должен быть понятен и разумен?

- Какая польза в таком смысле? - продолжаю тупить я.

- Польза? Ты хочешь вычленить из любви пользу? Я не ослышался? Повтори-ка ещё раз…

Я дёргаю левым плечом, не оборачиваясь, и пристально вглядываюсь в мерцающую поверхность варева. Оно почти готово.

- Я повторю. Какой смысл влюбляться, если количество отрицательных эмоций возрастает на порядок, разум затмевается, а о логике поступков вообще приходится забыть?


Мой личный демон снова покашливает за спиной, и я возвращаюсь к нему, неловко плюхаясь на бревно.


- Была бы любовь вечным чувством, тогда смысл жизни можно было бы искать и находить в ней.

- Кто это сейчас сказал? Ты или я?

- А без разницы.

- Да не совсем. Мы можем вкладывать разный смысл в одни и те же слова.

- Тогда считай, что мы оба высказались

- Ага… И поняли друг друга.

- И даже не поссорились.


Какое-то полено трещит в костре и выстреливает угольком. Я потихоньку вздыхаю. Время выходит. Зелье почти приготовилось.


Демон тоже оживляется и спрашивает:

- Пробу скоро снимать будем? Я уже и проголодаться успел.

- Не будем пробовать.

- Почему? Супчик твой, конечно, загадочные ароматы источает, но я готов рискнуть и отведать!


Я упорно смотрю в сторону, хотя совершенно непонятно, что я там в кромешной тьме разглядываю, и молчу.


- Эй… Пусть настаивается, не так уж я и голоден.


Его шутки меня немного расслабляют, и я даже незаметно улыбаюсь. Где-то невдалеке ухает филин, заставляя меня непроизвольно подсчитывать количество изданных им звуков. Выходит семь раз. Самое время.

Я встаю, припадаю на левую ногу, которую почему-то успел отсидеть, и слегка прихрамывая, приближаюсь к котлу. Зелье загустело, как кисель, и теперь только пыхтит, слегка постанывая. Предвкушает, зараза, того, кто его сейчас поглотит.

Я снимаю котелок с перекладины и ставлю рядом остывать.


- Это не суп.


Мой личный демон громко и нарочито принюхивается, потягивается, и говорит:

- Я и не сомневался, что повар из тебя никакой. Ну хоть у костра погрелись.


- Это не суп. Это зелье, чтобы забыться.

- Чего-чего? Что-то вроде «одолей-мою-любовь»?

- Да.

- Нет.

- Да.

- Нельзя так просто забыть свою любовь, выкинуть её.

- Можно. Избавиться, стереть, развеять по ветру.

- Нельзя.

- Можно.

- Развеять можно, но не пожалеть об этом - нельзя.

- Плевать.

- Наплевать на любовь?

- И на неё тоже.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее