Читаем Крылатый пленник полностью

Пересекли много лесных дорожек и троп, топографических «визирок» и просек. Их переползали по-пластунски, оглядываясь и прислушиваясь. Много хлопот было с преодолением широкой асфальтированной магистрали. По её серой гудронной ленте летели спортивные автомобили, велосипедисты, грузовики, мотоциклы. Путники долго лежали в канаве, дождались паузы в движении и поодиночке перебежали через дорогу в другую половину леса.

Здесь шли до самой темноты. Под звёздами выбрались из чащи на опушку и полями двинулись на восток. Ориентировались по звёздам. Заметили на юго-востоке какую-то тихо мерцавшую звезду, названия её не вспомнили и окрестили Путеводной.

В темноте брели до полуночи. Уже с трудом удерживали равновесие. Мокрая одежда не согревалась и не сохла. Остановиться на ночлег вот так, под кустами, в поле, значило простудиться насмерть. Высушить одежду, а для Вячеслава – добыть белья, становилось делом жизни и смерти.

В первом часу ночи достигли лесистых предгорий. И здесь среди деревьев и холмов, скорее чутьём, по неуловимым запахам, чем зрением и слухом, почувствовали человеческое жильё.

Под тёмной, щетинистой громадой горы заметили небольшой крестьянский дом, окружённый изгородью. Пахло коровьим навозом, теплом, чем-то домашним и даже… родным.

Во дворе, на верёвке, сушилось бельё, уже одеревеневшее на морозе. Вячеслав ощупал его: грубоватое крестьянское бельё, как будто женское. И вдруг – длинные мужские тёплые кальсоны и такая же рубашка. Спасение! Беглец быстро прячет их под мокрой курткой. Тем временем Волков с Трофимовым заглянули в коровник. В деревянном ларе до самых краёв насыпана картошка! Её набрали во все карманы, за пазухи и в брюки.

Дальше путь лежал через горы. Лес покрывал их до самых вершин. Под ногами стал попадаться снег. Идти по этому горному лесу становилось труднее. Сквозь густые кроны не стало видно звёзд. Как сориентироваться во мраке? Ощупывали руками стволы, по мху определяли, где север. Вспомнили, что так учили на занятиях по военной топографии, но… обнимая сосны и ели, никак не могли на ощупь распознать, где древесный мох гуще и длинней… В темноте перевалили через какой-то хребет и стали спускаться в лощину.

Со всех сторон чернел хвойный лес, непроницаемо густой и косматый. Дно лощины как будто закрыто со всех сторон. Пожалуй, здесь и можно сделать привал, зажечь костёр, обсушиться и поесть. Сами беглецы не поверили бы накануне, что окажутся способными после трёхсуточной голодовки, ослабленные хуже обычного и мокрые до нитки, выдержать двенадцать часов непрерывного бега и хода, оставить за собой столько километров по лесам и горам!

Сухие спички нашлись в нагрудном кармане у Трофимова: сказалась привычка курильщика. Затрещал маленький костёр-теплинка. У Вячеслава оказалась при себе соль в тряпице, тоже нелишняя предусмотрительность! Разделись, просушили на огне одежду, Вячеслав с наслаждением натянул подсохшее, чуть широковатое ему бельё. Пекли картошку, наелись, не сдирая кожуры, не уронив ни крошки. Почувствовали успокоительную, пьянящую сытость и прилегли вздремнуть на еловом лапнике. Сквозь сон слышали где-то далеко внизу собачий лай, но успокоили себя тем, что он не приближается: значит, собаки лают в дальнем селе просто так, сами по себе, от обиды на собачью жизнь…

Но когда посерело небо и щетинистые горы стали отчётливее рисоваться на этом сером небесном холсте, беглецы с ужасом заметили, что внизу, у спуска из лощины, совсем недалеко, сквозь «непроницаемую» хвою видны домики деревеньки, а значит, и огонь ночного костра был заметен снизу! Значит, и собаки лаяли неспроста, а по адресу незнакомых людей, разложивших костёр в лесу.

Ещё утренний сумрак сливал кусты и деревья в одноцветную мохнатую стену, и морозный воздух был туманным и полупрозрачным, а там, вдали, где склон с редколесьем казался небритой щекой великана, будто бы мелькнула тень. И когда путники, притушив остатки костра, стали красться из предательской лощины, другая тень, ещё очень далеко, шмыгнула от тёмной ели к сосне. Окружают! Теперь бы – оружие в руки!

Резко переменили направление. Кинулись в сторону далёких крутых гор со скалистыми гребнями. Но, в отличие от своих преследователей, беглецы не знали местности. Немцы же здесь дома! Знать, деревенский староста, заметив огонёк в горах, съездил за полицией, и теперь она брала беглецов в кольцо.

Задыхаясь, бежали. Сгибались. Озирались. Сухо кашляли на бегу. Судорожно боролись за свободу, за жизнь. Боролись до последней черты, до той минуты, когда из-за какой-то зеленоватой скалы высунулось навстречу ружейное дуло. Метнулись назад – тесное горное дефиле, по которому только что пробежали вверх, закрыто. Люди с винтовками выходят из-за деревьев и камней. Собаки на сворках… Всё!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза