Крылатый воин (СИ)

В Остине погода была прекрасная, а где-то на половине пути обогнул грозовой фронт, который шел с северо-востока. В Нью-Йорке бетонная взлетная полоса была мокрая. Это значит, что погрузо-разгрузочные работы не проводились какое-то время, что должна быть очередь, и сегодня уже не вернусь домой. Я поставил самолет на свободное место возле здания почтового склада, открыл грузовой люк и пошел в диспетчерскую доложить о прибытии, хотя им и так звонят с вышки.

Рядом разгружали «Дуглас-дс2», который, как я знал, возил почту с Западного побережья. Два грузчика выкидывали мешки и посылки из грузового отсека, а один внизу укладывал их в решетчатой тележке на низких колесиках. Последний из-за клетчатой фуражки на голове был похож на одесского биндюжника хилой комплекции. Встречались там и такие: шутки должны быть разные, на любой интеллект. Он показался мне знакомым, но тот, о ком подумал, просто не мог находиться здесь. Тут одна из посылок срикошетила и ударила грузчика по руке, и он витиевато выматерился с одесским акцентом. У меня сразу исчезли сомнения, потому что имею хорошую память на голоса. Человек может сильно измениться внешне, но голос стареет медленнее всего.

— Не зевай! — крикнули ему из грузового отсека.

Я подождал, когда они закончат, а потом сказал матерщиннику на русском языке:

— Да, Боря, с такой реакцией ты долго не протянешь на этой работе.

— Это случайно получилось… — начал он оправдываться на корявом английском языке, подумав, что обвинил какой-то начальник, а потом вгляделся в меня, выматерился еще кручу и кинулся брататься.

После нескольких минут обнимашек и эмоциональных восклицаний, Борис Пивенштейн отпустил меня, вытер кулаком слезы и, если убрать слова для связки, произнес примерно следующее:

— Ты бы знал, братуха, как я рад видеть тебя!

— Взаимно! — признался я и спросил первым: — Ты как здесь оказался?

— Долго рассказывать, а меня ждут. И так не нравлюсь им, как бы не выгнали, — произнес он. — Через полтора часа я закончу. Можешь подождать?

— Конечно, — ответил я. — В вашей диспетчерской с девчонками поболтаю.

— Ты по ним мастер! — улыбнувшись, вспомнил он.

По тем трем дамам, что сидели в конторке почтового склада, мастером мог стать почти любой, кто может связать пару слов на английском языке. Первым делом они спросили, откуда я знаю этого странного русского?

— Начинал с перегона самолетов в Россию по ленд-лизу, там и познакомились, — соврал я. — Вы не поверите, но там он был полковником, известным на всю страну летчиком.

— Вот это вот чудак был полковником⁈ — ахнули в один голос все три.

— Такие вот повороты иногда бывают в жизни. Сегодня ты наверху, а завтра грузчик в аэропорту, — поделился я жизненным опытом.

— А как он здесь оказался? — спросила одна из них, самая сердобольная или любопытная.

— Пока не знаю. После работы поговорим. Потом с вами поделюсь, — пообещал я.

— Он так плохо говорит на английском. Я его с трудом понимаю, — пожаловалась она.

Что есть, то есть. Даже я еле разбирал его английский, хотя каких только вариантов этого языка не наслышался за все свои жизни.

Рассказывать он начал на русском, когда мы сели в автобус, едущий в город:

— Меня сбили двадцать седьмого апреля сорок третьего года в районе Амвросиевки. Это в Сталинской области. Пока летал с подаренным тобой «шмайсером», все было хорошо. Механик выложил его, регулируя аварийный выпуск шасси. Я не проверил, обнаружил пропажу, когда посадил горящий самолет в поле. Полез под сиденье, а там пусто. Два дня пробирались со стрелком к своим, прятались в посадках. На третий нас взяли спящих, избили до полусмерти. В итоге я оказался в Бухенвальде. Там познакомился с американскими летчиками-евреями, вместе рыли подземные цеха. С одним, Витольдом Сушевским, сошелся. Он был из Минска, говорил по-русски. Его родители после Первой мировой сперва перебрались в Польшу, а потом эмигрировали в США. Он и посоветовал мне переодеться в форму американского летчика, который умер в тоннеле. Якобы это я загнулся. Охранникам было все равно, а мне нет. Американцев кормили лучше, чем русских, благодаря этому, и выжил. После восстания, которое организовали наши, и освобождения меня вывезли вместе с американцами во Францию. Сразу выяснилось, что я не тот, за кого выдаю себя. У меня английский никакой. В лагере всего несколько фраз заучил, чтобы отвечать немцам. Мне предложили вернуться в СССР, но я вспомнил, что там ждет сдавшихся в плен, и отказался. Лучше пусть мои дети пишут в анкетах, что отец пропал без вести на войне, а не сидит в тюрьме, как враг народа. До весны работал на военно-воздушной базе возле Метца, а потом начали сокращать личный состав, и я оказался здесь, получил вид на жительство. Теперь работаю грузчиком и снимаю угол у нашего эмигранта, который умотал из Одессы в двадцатом. Вот такой вот я лузер, как говорят здесь, — закончил он рассказ.

— Ты даже не догадываешься, какой везучий! — сделал я свой вывод из его рассказа.