Крылья и цепи

Пили много. Лера и Жанна пили коньяк. Танцевать Растиславский отказался. Подходили к их столу подвыпившие парни с соседних столов. Но ни Лера, ни Жанна танцевать с ними не пошли. Им было очень интересно со своим новым довольно-таки странным и во многом непонятным покровителем. Было в нем для них что-то загадочное, неотразимое, благородное. Временами Лера забывала, что она сидит за одним столом со священником, который смотрит на них не как на женщин, а как на попавших в беду детей божьих.

…В этот день ни Лера, ни Жанна перевода не получили. Ужинали они в приморской гостинице, где у Растиславского был первоклассный двухкомнатный номер с окнами на море. В ресторан спускаться не стали.

— Эти черные усы за столами мне изрядно надоели. Здесь уютнее.

Он позвонил в ресторан, заказал ужин, и через полчаса официант вкатил в номер никелированный столик-тележку, заставленную закусками, винами, фруктами…

И снова пили. Лера чувствовала, как на плечо ее время от времени ложилась тяжелая рука священника.

Когда выпили вторую бутылку коньяка, Растиславский открыл спальню и включил магнитофон. А через минуту стремительная джазовая музыка хлынула из-за распахнутых дверей полуосвещенной спальни.

Вначале Растиславский танцевал сдержанно, стараясь не отдаваться во власть бурного, почти судорожного ритма джазовой музыки. Но выпитый коньяк, затуманенные глаза Леры сделали свое. Он достал из маленького столика в спальне диск с пленкой и вставил ее в магнитофон.

— Лера!.. Лера!.. Что я слышу!.. — воскликнула Жанна, выронив из рук горящую сигарету. — Это же твист! Настоящий американский твист!… Вздрогнем, Лерочка!..

Жанна подошла к Растиславскому и положила ему на плечи руки. Потом она резко запрокинула голову и мгновенно превратилась во вздыбленную большую зеленую ящерицу.

Лера сидела в кресле и курила. Ее тонкие длинные пальцы в такт джазовому ритму плясали на бархатном подлокотнике кресла. Прищурившись, она выпускала сизые кольца дыма и думала: «Боже мой, и это святой отец! Представляю, что делает он со своими молоденькими прихожанками».

Когда закончился танец и Растиславский, вытирая со лба пот, сел на диван, Лера, опустив в пол глаза, с затаенной и язвительной улыбкой спросила:

— Григорий Александрович, разве твист совместим с десятью заповедями и теми проповедями, которые вы читаете своим прихожанам?

Растиславский не ответил. Он подошел к окну и широко распахнул створки. Где-то внизу надсадно дышало море. Голубоватые крупные звезды, казалось, были так близко, что до них можно добросить камнем. Потом он подошел к Лере и свободно, точно давно имел на это право, положил ей на плечо руку. Но тут же, словно передумав, поспешно отдернул ее, приблизился к столу, наполнил бокалы шампанским и поднес их вначале Лере, потом Жанне.

— Григорий Александрович, вы не ответили на мой вопрос.

— О чем? — спросил Растиславский, удивленно вскинув брови.

— Я спросила: разве можно совмещать твист с десятью заповедями.

Лера ждала ответа. Она видела по лицу Растиславского, что тот напряженно думает, как бы оригинальной шуткой погасить ее злой вопрос.

— Вам, очевидно, трудно ответить, Григорий Александрович?

Растиславский чокнулся с Лерой и Жанной, свободной рукой поправил галстук и произнес:

— Выпьем за мудрость, которая не противоречит ни нормам нашей морали, ни постулатам христианской религии: «Ничто человеческое мне не чуждо!..»

После каждых двух-трех глотков шампанского Лера ставила бокал на столик и, затягиваясь сигаретой, задумчиво и грустно смотрела в темный проем окна, за которым над извечно встревоженным морем перемигивались вечно немые далекие звезды.

Потом она забеспокоилась:

— Пора домой…

Но не успела она поправить перед зеркалом прическу, как раздался резкий телефонный звонок. Лера даже вздрогнула. Дежурная по этажу любезно напомнила, что времени уже двенадцать часов и гостям пора покидать номер гостиницы.

— Спасибо, — мягко ответил Растиславский в трубку и раздраженно бросил ее на рычажки. — Провинция!..

— Омерзительный порядок гостиниц, — кисло проговорила Жанна, подкрашивая перед зеркалом губы.

— Этот их железный порядок можно легко перешибить засаленным червонцем, — сдержанно ответил Растиславский и включил свет в спальне.

Когда спускались по ковровой дорожке в вестибюль, у Леры кружилась голова. Ее слегка поддерживал за локоть Растиславский. Жанна беспричинно смеялась.

Потом они долго шли пешком по притихшему затемненному городу. Только в редких домах горели огни. Где-то недалеко, казалось, совсем рядом, выводили тягучие трели цикады. А море, накатывая свои литые волны на вздыбленные камни волнореза и расстилаясь пенистыми нахлестами на прибрежной гальке, то утомленно вздыхало, то, как обиженный ребенок, всхлипывало.

Калитка сада, в котором прямо под густым пологом виноградных лоз стояли две застланные застиранными байковыми одеялами раскладушки, была открыта. Растиславский пожелал девушкам спокойной ночи и, условившись о завтрашней встрече на пляже, пожал им на прощание руки.