Крылья и цепи

Странные чувства захлестывали Надю в последние дни: то она боялась Мориссона, то ей хотелось быть с ним рядом. И это второе чувство пугало. Не успев вспыхнуть, оно тут же угасало, когда Надя вспоминала строгий наказ отца, контр-адмирала: «Смотри, дочь, как бы беды не было из-за этого иностранца». Надя горячо возражала: «Ведь Альберт из демократической страны… Что тут особенного?»

Отец, раздраженный упорством дочери, уходил к себе в комнату. Мать, как правило, в такие минуты отмалчивалась. Ей нравился изысканно-галантный Альберт. Она даже терялась, когда он заходил за Надей в театр или кино.

Временами Надю настораживало любопытство Альберта, когда он расспрашивал о ее друзьях и товарищах. И почему-то особый интерес проявлял к тем ее друзьям, у которых жизнь сложилась не совсем гладко. А неделю назад, рассматривая фотографию выпускного курса факультета, на которой были запечатлены преподаватели и студенты, Надя подробно рассказывала Альберту почти о каждом сокурснике, вспоминала смешные подробности из студенческой жизни, от души радовалась удачам одних и искренне горевала над неудачами других.

Когда Надя дошла до Шадрина и стала рассказывать о том, как нескладно сложилась у него жизнь и как несправедливо отнесся к нему его начальник, не оценив ума и способностей Шадрина, Мориссон загорелся и принялся подробно расспрашивать о прошлом Дмитрия, о его характере и наклонностях, поинтересовался даже тем, как он относится к спиртному.

— Странно, — удивилась Надя. — Чем объяснить твой повышенный интерес к Шадрину?

— Ревность… Элементарная ревность!.. — отрезал Мориссон. — Когда ты дошла до Шадрина — у тебя зарделись щеки и в глазах вспыхнул какой-то особенный блеск. Мы, южане, не прощаем любимой женщине раздвоение сердца. — Прищурившись, Мориссон долго и пристально смотрел на Надю: — Мне кажется, когда-то ты его любила. Не так ли?.. Ну что ты снова вспыхнула?

Надя тихо засмеялась. В эту минуту ей было приятно, что в Мориссоне заговорило чувство ревности: значит, любит, если ревнует.

— Нет, Альберт, с Димой мы просто хорошие друзья-товарищи, — вздохнув, сказала она.

Пристально вглядываясь в фотографию, Мориссон сказал:

— Прекрасное, мужественное лицо славянина. Лицо воина и верного друга.

Надя оживилась:

— Ты колдун, Альберт. На войне он был разведчиком. Весь в орденах и медалях, несколько тяжелых ранений… А умница!..

— Познакомь меня с ним.

Эта просьба для Нади была неожиданной. Она растерялась, не зная, что ответить.

— Разве твой друг не может стать моим другом? — строго сведя брови, спросил Мориссон. Он ждал ответа.

И Надя, несколько подумав, ответила:

— Хорошо, я тебя с ним познакомлю.

— Каким образом и когда? — наступал Мориссон.

— Очень просто: позвоню ему, и мы все трое встретимся. Кстати, у меня есть причина для встречи: я до сих пор не вернула ему три тетради конспектов по философии. А он ими так дорожит.

— Где он сейчас работает? — продолжал расспрашивать Мориссон.

— Даже стыдно говорить, Альберт. У него такая работа, с которой может справиться школьница старших классов. Лаборант в институте. — Надя снова горько вздохнула. — Я случайно встретила его несколько дней назад. Худющий, осунулся, насилу узнала.

— Если другу так трудно — ему нужно помочь, — сочувственно сказал Мориссон.

— А как?

— Встретимся — увидим как. — Мориссон перевел взгляд на фотографию: — Люди с такими лицами — гордые. Они примут не всякое участие в их судьбе.

— И не от всех, — продолжила Надя.

— Ты у меня умница. Вот за это я тебя люблю еще больше…

…Этот разговор был неделю назад. Альберт не забыл его. Сегодня утром, перед тем как поехать за город, он напомнил Наде о ее обещании познакомить его с Шадриным. Надя позвонила Дмитрию, но на работе его не оказалось — сказали, что болен. Домашнего телефона у него не было.

И вот теперь снова Мориссон вспомнил Шадрина. Вначале Наде показалось, что он, убаюканный мерным кукованием кукушки, засыпает, а поэтому тихо встала, сломала ветку ольхи и принялась легонько помахивать ею над лицом Альберта, не давая сесть на него назойливому комару. Но, увидев улыбку Альберта, поняла, что он всего-навсего притворяется спящим.

— Ты спишь? — тихо, почти шепотом, спросила Надя, касаясь волос Альберта.

— Не сплю, — не открывая глаз и не шелохнувшись, твердо ответил Мориссон. — Я думаю.

— О чем?

— О твоем друге, о Шадрине. О том, что ему плохо, а нам хорошо.

— У тебя навязчивая идея, Альберт.

— У меня хорошая память на хороших людей. Когда ты меня познакомишь с Шадриным? В Москве у меня нет друзей среди мужчин. А я хочу иметь их.

— Раз обещала, значит, познакомлю, — ответила Надя.

— Когда? — сухо прозвучал вопрос Мориссона.

— Хоть завтра.

Мориссон сладко потянулся и открыл глаза. Потом взял руку Нади и поднес ее к своим губам. Голова Нади склонилась ниже. Ее волосы, упав на лицо Альберта, щекотали его губы.

Почувствовав горячее дыхание Альберта, Надя хотела отшатнуться, встать, но какая-то сила остановила ее.