Крылья и цепи

С самого утра у Дмитрия болела голова. За целый день он не прикоснулся к еде: от одной мысли о ней его поташнивало. Теперь же, спустя почти сутки после вчерашнего ужина, Дмитрий ощущал голод, поэтому решил до прихода Альберта и Гарри выпить рюмку коньяку и съесть хоть яблоко. Но не успел официант поставить на стол коньяк, как в зале появились вчерашние «друзья» Шадрина. Что-то дрогнуло в душе Дмитрия. Он через силу улыбнулся и встал, чтобы поздороваться с ними за руку. Улыбка Гарри по-прежнему была просветленной и простодушной.

— Трещит голова? — спросил Гарри и рассмеялся. — Какое великолепное слово у русских — «трещит».

— Трещит… — ответил Дмитрий. — Да еще как!.. Даже не помню, как вы довезли меня вчера до дому. Больше так пить нельзя… Это нехорошо.

— О!.. Хорошо, хорошо!.. — воскликнул Гарри. — Я проехал много стран, а такого коньяка нигде не встречал. Армения! — Он постучал золотым перстнем по этикетке, на которой красовались золотые медали.

Сразу же после первой рюмки Дмитрий почувствовал себя лучше. Потягивая через соломинку пунш, он смотрел на Гарри и удивлялся: «Какое самообладание! Какое актерское мастерство!.. Со стороны можно подумать, Что это честнейший и благороднейший человек! Одна улыбка покоряет. А ведь волчище!.. Фашист!..»

Шадрин рассказывал, как утром он тщетно силился припомнить все, что было после ресторана, как понравились ему открытки, но деньги…

— Как очутилась у меня тысяча рублей?

Гарри пододвинул Дмитрию блюдечко с красной икрой.

— Просто поделились с вами. Когда не будет у нас — мы охотно, в знак дружбы, примем их от вас. Будем считать, что, когда разбогатеете, вернете с процентами.

После второй рюмки коньяка Гарри принялся хвалить русскую кухню, тут же, словно между прочим, слегка поругивал медлительность обслуживания в московских ресторанах, очень жалел, что невеста Альберта сегодня задерживается на каком-то собрании в своем министерстве… Гарри, поклонник советского балета, принялся расхваливать Галину Уланову, равной которой нет балерины во всем мире…

Уже выпили по третьей рюмке, но Гарри не подходил к тому, во имя чего они подарили Шадрину тысячу рублей.

Как и вчера, хрустально дробился посреди зала фонтан. Продрогший мраморный амур, обреченный немо холодеть под ледяными струями, грустными глазами смотрел куда-то дальше стен: взгляд его скользил над столиками… Играл тот же оркестр. Та же певица в декольтированном длинном платье пела те же песни, что и вчера. Дмитрий обратил внимание на массивный перстень на безымянном пальце левой руки Гарри. Да, это был тот самый перстень, о котором сегодня утром говорил майор. Подковка, усыпанная мелкими драгоценными камнями.

— Вот это уже совсем не по-русски, — упрекнул Дмитрия Гарри, когда тот отодвинул рюмку коньяка.

— Больше не могу… Нельзя. Сегодня вечером предстоит работа. Завтра выступаю в суде.

— Очень хочу присутствовать на этом процессе, — сказал Альберт. — Солдатом я вас представляю, а вот в роли адвоката не могу вообразить.

— К сожалению, не могу вас пригласить.

— Почему? Насколько я знаю — в вашей стране судебное разбирательство открытое, — удивился Гарри.

— Вы правы, — уклончиво ответил Шадрин, но тут же быстро нашелся: — Завтрашний процесс — закрытый по просьбе сторон. Решается интимная история, в которой замешаны третьи лица. Супружеская неверность… Ну, разумеется, обе стороны просили суд оставить в глубокой тайне их семейные коллизии.

Альберт выпил за здоровье Дмитрия, встал, поклонился и отошел от стола.

— Расскажите поподробнее о себе, как вы живете, Дмитрий? — сказал Гарри. — Мне кажется, у вас какая-то жизненная драма. Это можно прочитать на вашем лице.

«Неужели вчера что-нибудь ляпнул спьяна?! — подумал Шадрин, но тут же решил: — Нет, не может быть… Это просто тактический ход, перед тем как подойти ближе к делу. Ну что ж, если тебе так кажется, то я польщу твоей наблюдательности».

— Да, у меня сейчас неожиданные осложнения. Не они сугубо личные. Гарри, налейте мне, пожалуйста.

— О!.. — воскликнул Гарри, услужливо наливая в рюмку коньяк. — Теперь я верю, что вы настоящий русский. Выпьем за то, чтоб в жизни нашей было меньше драм.

Чокнулись, выпили.

«Вот теперь, кажется, хорошо. Теперь я в спортивной форме». — Дмитрий затянулся сигаретой и задумался.

— Скажите, Гарри, что это вы меня второй вечер угощаете?

— Почему вы об этом спросили?

Шадрин задумался.

— После войны я прочитал немало книг американских писателей. Они меня познакомили с нравами американцев. И, признаюсь, мне особенно нравится одна их черта.

— Какая? — спросил Гарри.

— Деловитость.

— Вы правы. У нас в Штатах все подчинено одному богу — бизнесу. — Гарри наполнил рюмки: — Выпьем!.. Бизнес — это наша романтика, наша религия, наша поэзия.

— Вот поэтому-то я и спросил вас: за что это вы угощаете меня? Зачем вы дали мне деньги? Ведь вы же без пользы для дела никогда не пожертвуете даже центом. Это у вас, американцев, в крови. Давайте говорить начистоту. Зачем я вам нужен?

Теперь Гарри уже не улыбался. В уголках его рта залегли складки сосредоточенного раздумья.