Крылья и цепи

Четырехэтажное серое здание с широкими окнами. Перед школой небольшой сад. Дмитрий вошел в просторный прохладный вестибюль. Насторожила тишина. «Наверное, идут уроки», — подумал он и спросил у уборщицы, где находится кабинет директора.

Уборщица с ярко выраженным татарским акцентом ответила, что директора в школе нет, но скоро будет.

— Когда же это скоро?

— Пиримин будит — придет.

По словам Ольги, директором этой школы был депутат Верховного Совета, заслуженный учитель Денис Трофимович Полещук. Эту фамилию Дмитрий где-то уже слышал, но где и когда — припомнить не мог.

До прихода директора Шадрина приняла заведующая учебной частью, худенькая, очень подвижная женщина средних лет. Она то и дело куталась в пуховую шаль, наброшенную на плечи, словно ее лихорадило. Познакомившись с документами Дмитрия, завуч удивилась, почему он не хочет работать по своей специальности.

— Не понимаю. Член партии, университетский диплом… И вдруг — школа.

— Мне… — Шадрин замялся, — не повезло с работой по специальности. Подвело здоровье.

— Но при чем здесь школа? — завуч развела руками, отчего с ее плеч сползла пуховая шаль.

— Думаю, смогу вести логику. Когда-то я ею занимался.

Завуч положила свою тонкую бледную руку на стопку документов.

— Вот: три заявления, три кандидата. Все три девушки только что закончили философский факультет Московского университета. Двое — по отделению логики. Как видите, шансов у них больше, чем у вас.

— Ну что ж… — Шадрин протянул руку за документами.

В это время за спиной открылась дверь, и в кабинет вошел высокий, грузный человек с седыми висками. Под его уверенными и твердыми шагами поскрипывал рассохшийся паркет. В его движениях, во взгляде, в том, как он подошел к столу и неторопливо сел в кресло, чувствовались начальственность, уверенность в себе. А когда Полещук заговорил, Дмитрий растерялся: в директоре он узнал одного из членов бюро райкома, который вместе с генералом не стал голосовать за его исключение из партии.

Полещук тоже узнал в Шадрине того самого молодого человека, персональное дело которого решалось на бюро.

Первым заговорил Полещук:

— Как же, помню, помню… Держались вы тогда молодцом. И то, что обратились в МГК, тоже хорошо.

— Вы об этом знаете? — нерешительно спросил Шадрин.

— Как же… Вы думаете — легко исключать человека из партии, который слился с ней не только анкетной биографией, но и сердцем, самой судьбой? — Полещук перевел свой тяжелый взгляд на завуча, которая непонимающе моргала слегка подкрашенными ресницами. — Валентина Серафимовна, вы ознакомились с документами Шадрина?

— Да… В общих чертах… — ответила завуч и пододвинула Полещуку документы.

Тот читал их долго, что-то прикидывал в уме. Потом перелистал стопку заявлений, лежавших на краю стола.

— Вы четвертый претендент. Ваше мнение, Валентина Серафимовна? — Он повернулся к завучу, которая продолжала болезненно-зябко кутаться в шаль.

— Если исходить из формальных соображений, то думаю, что три предыдущие кандидатуры нам более подходят. Логика как наука ближе к философии, чем к юриспруденции.

Полещук еще раз внимательно прочитал анкету Шадрина, отделил его документы от остальных, сложенных в стопку, и встал. Взглянув на часы, веско, как приказ, бросил:

— Остановимся на кандидатуре Шадрина. — Тон его голоса был спокойным, не допускающим возражения.

В глазах завуча взметнулось удивление. Она словно хотела спросить: «Вы не пошутили, Денис Трофимович?»

Полещук не любил шутить. На заявлении Шадрина он написал: «Оформить приказом». Под резолюцией кольцеватыми завитками побежала его неразборчивая подпись.

Шадрин не верил своим глазам. Двое молодых специалистов закончили отделение логики и психологии университета. Такое неожиданное решение директора не укладывалось в голове Шадрина.

— Когда будет первый урок, Валентина Серафимовна? — спросил директор, склонившись над огромным листом с расписанием.

— На следующей неделе во всех десятых.

Полещук встал с кресла, строго посмотрел на Шадрина.

— Курс русской истории слушали в университете?

— Да. — Вопроса этого Дмитрий не ожидал.

— На одной логике и психологии нагрузки вам не наберем. У вас ведь семья?

— Да.

— Все равно нагрузка мала. Часы по логике и психологии вам дадут всего-навсего полставки. А это не больше четырехсот рублей. Не разгуляешься. — Губы Полещука искривились в жесткой улыбке: — А о ресторане и думать не придется.

Дмитрий почувствовал, как к щекам его прихлынула кровь: «Помнит… Но помнит беззлобно…»

— Как-нибудь продержусь. Может, в других школах доберу нагрузку, — ответил он.

Словно не расслышав ответа Дмитрия, директор спросил у завуча:

— Валентина Серафимовна, у нас, кажется, есть свободные часы по Конституции?

— Да… но не более шести часов в неделю.

Полещук повернулся к Шадрину и, глядя на его запыленные, стоптанные ботинки, сказал:

— Конституция в седьмых классах. Это ваш кровный предмет.

Дмитрий пожал плечами, точно желая сказать: «Решайте… Я согласен…»

— Тогда у историков будет недобор часов… Олимпиада Гавриловна поднимет такой шум, что не будем рады, обобьет все пороги в роно.