"Миша даже не представлял, какой я была в детстве и юности. У меня были сплошные комплексы. Я не могла общаться с людьми, они меня раздражали, я не понимала их: мне трудно было оценить значение их слов, мне казалось, что в них масса подтекстов, а у меня не было точки опоры, и я здорово мучилась. Юре Неёлову я благодарно за то, что он сумел разглядеть во мне личность. Но даже первое замужество не решило всех моих проблем, и только Сабаневский и рождение детей сделало то, чего мне не хватало от природы. Но... увы, только на время. Слава богу, тут и возник Миша. С его появление я обрела душевное спокойствие и равновесие духа. Он стал моим ангелом-спасителем, он словно знал обо мне то, чего не знал больше никто другой.
Его имя трепали в каждой газете. Он говорил о неких лизоблюдах, которые докучают его, где угодно, куда бы он ни ступил и куда бы ни поехал. И я очень боялась за него, не в том смысле, что он наложит на себя руки, а в том, что он вспылит, наговорит на людях непотребное и его арестуют. В июле этого года я вынуждена была поехать "на Кавказ", "на воды", в Ессентуки. Рюрик достал путёвку и был категоричен: "Тебе надо отдохнуть! У тебя тени под глазами!" Если бы он только знал о природе их происхождении! Сам он со мной быть не мог по причине службы. А Миша тут же капризно заявил:
- И я с тобой!
- Ни в коем случае! - остудила я его пыл. - Санаторий военный, все друг друга знают в лицо. Сразу донесут.
- А может, я на квартире где-нибудь остановлюсь?.. - пал он духом, сделал плаксивую физиономию, как он умел, ровно настолько, чтобы разжалобить меня.
- Не будем рисковать, - заметила я сердечно. - Тем более, что через три недели я вернусь к тебе помолодевшей и похорошевшей.
- Ну разве что... - горестно вздохнул он, но я-то знала, что это честная и благородная игра, без прикрас и кокетства.
И уехала. Он даже не мог проводить меня, честно и открыто, как подобает влюблённому мужчине, а стал писать вслед письма, самые нежные и добрые в моей жизни. Не успела я вселиться, как мне тут же вручили первое из них с сухим цветком внутри. По привычке к мистификации он подписался женским именем - Розалия Патрикеевна. Он стал мистифицировать с горя, потому что утратил прямой контакт со своими лунными человеками и таким образом хотел вернуть их расположение. Конечно же, они никуда не пропали. Куда они пропадут с подводной лодки? Они просто перестали поддерживать его в открытую и перешли к тактике изнурения, чтобы он снова взялся за "Мастера и Маргариту", от которых его уже тошнило. Он писал мне: "Я на грани нервного срыва. МиМ убивает меня изо дня в день одним только своим существованием!"
Мне было смешно и горько. Наши отношения были уже не детскими играми. И впервые подумала, что надо на что-то решиться. Вечно так продолжаться не могло: я здесь, он - там, и мы даже не можем встречаться на людях.
Миша патологически любил наживать себе врагов.
Однажды к нам в гости нежданно-негаданно явились Юлий Геронимус и Дукака Трубецкой. Разумеется, я не видела их никогда в жизни, но сразу узнала по описанию Миши.
Один был чрезвычайно плотный, квадратный, как слон, имел огромный медвежий нос и плоский затылок с фирменным вихром на макушке. Больше всего он походил на Змея Горыныча из русских сказок.
Второй же маленький, тщедушный, с петушиной головой и с козлиной бородёнкой, имел фарфоровые зубы и приплюснутый нос драчуна. Миша говорил: "Нос сифилитика". А ещё он утверждал: "Это тот человек, кем хотел бы стать Юлий Геронимус". "Почему?" "Потому что думать не надо!"
Мне пришлось спрятаться в спальне. Я слышала их голоса, иногда подглядывая в щёлочку.
Вначале они спорили, потом мирились. Потом снова спорили и снова мирились. И так три раза кряду. Воздух накалился как вулкан.
- Ты не понял меня! - кричал слоноподобный Юлий Геронимус, ворочая плечами, как паровоз колёсами. - Я желаю тебе только добра!
- Ничего себе "добра"! - перебивал его Миша. - Твои статейки остановили мои пьесы.
- Нет!
- Совпадение! - вмешался второй, тщедушный, Дукака Трубецкой, которому, по словам Миши, хитрость заменила ум. - А что мы могли! Что?!
И выпячивал тщедушную челюсть с фарфоровыми зубами, которые ему совершенно не шли, его бы больше украсили три кривых кариесных зуба, торчащих вперёд, как у акулы.
- Что угодно, но не топить меня! - вскочил Миша.
Я думала, он их убьёт!
- Сядь! Сядь! Да... если учесть, - жалобным голосом вскричал Юлий Геронимус, - что нам спустили директиву!..
- Кто?.. - делано изумился Миша, шатаясь, словно пьяный, и плюхнулся на место.
Но и так было ясно, кто: тайные подпевалы великого. Яснее не бывает, а его имя боялись произнести всуе.
- Известно, кто! - ушёл от ответа Юлий Геронимус, давая понять, кто из них троих идиот.
- Секретный отдел ОГПУ! - крикнул петушиный голосом Дукака Трубецкой и некстати блеснул зубами. - Вот кто!
- Молчи, дурак! - оборвал его Юлий Геронимус, испуганно оглянувшись по сторонам.
- Никто ничего не услышит, - насмешливо приободрил их Миша. - Это старинный особняк. Здесь стены полтора аршина.