Крылья Мастера / Ангел Маргариты

- Попис мопис... - ответил Филипп Филиппович, нетактично воротя морду в сторону.

- Что за "попис мопис"? - удивился Булгаков, изображая наивность.

- Обильное кровотечение! - прямо ему в лицо буркнул Филипп Филиппович.

- Откуда?! - вырвалось у Булгакова.

Ведь я всё делал правильно, по инструкции, с ужасом подумал он, испытывая слабость в коленках.

Филипп Филиппович странно посмотрел на него:

- Ты понимаешь, что такое "там" найти артерию, которая порвалась?

- Понимаю... - обречённо промямлил Булгаков.

- Ничего ты не понимаешь! - попенял Филипп Филиппович с превосходством практикующего хирурга. - Больше так не делайте, любезный, больше абортов она не переживёт!

- Больше не будет, - зарёкся Булгаков и почувствовал, как мышцы на его лице деревенеют.

Это был её второй аборт. Первый она сделала ещё до их семейной жизни, в далеком тринадцатом. Он старался об этом забыть, но гадская память раз за разом выталкивала его, как баул с грязным бельём, и трясла прилюдно перед совестью, отчего на душе становилось мерзко и пакостно. Если бы он предал самого себя, это ещё можно было простить, но он предал Тасю.

- Ну это вам виднее, - снисходительно сказал Филипп Филиппович. - Иди домой. Она будет спать до вечера. Я пригляжу.

- Я в ординаторской лягу... - промямлил Булгаков, тушуясь до невозможности.

- Как хочешь, - пожал бабскими плечами Филипп Филиппович. - И перестань трескать морфий!

- А я и не трескаю, - похолодел Булгаков и ссутулился.

- Я в три раза старше тебя и всё вижу, под коленкой у тебя дорожка. Высохнешь, как мумия, и подохнешь года через три.

- А откуда вы знаете?.. - через силу спросил он, не смея поднять взгляда.

- У меня вот так же дочь ушла... - с осуждением посмотрел на него Филипп Филиппович. - Уж как мы с женой ни бились, а ничего сделать не смогли. А тебе повезёт, - предрёк Филипп Филиппович, - ты взрослый, дай бог, конечно, жена поправится, и уезжайте. Откуда ты?

- Из Киева... - буркнул Булгаков, надувшись как мышь на крупу.

- Ну вот. В свой родной Киев. А такая жизнь... - Филипп Филиппович стоически мотнул глазами по стенам больницы, - не для тебя, природа у тебя другая. Не знаю, какая, но другая. Не станешь ты настоящим врачом, не дано тебе. Здесь нужно зачерстветь, а ты не черствеешь, вот тебя и корёжит. Беги! Чем раньше, тем лучше!

- Это всё от её... - неожиданно для себя расчувствовался Булгаков, благодарный за то, что Филипп Филиппович единственный дал ему в жизни дельный совет.

- От кого?.. - Филипп Филиппович брезгливо посмотрел вначале на него, потом - на дверь операционной, полагая, что речь идёт о жене Булгакова и сейчас он услышит очередную мерзкую душевную исповедь.

Но Булгаков его удивил:

- От литературы... - сказал он.

- От чего?.. - нахмурился Филипп Филиппович и страшно удивился.

- От литературы... - повторил Булгаков без выражения, как на исповеди.

- А... - крайне тактично сообразил Филипп Филиппович. - Из нашего брата всегда Чехов лезет. Извини, я не знал, что ты пишешь.

- Да так... - Булгаков вспомнил все потуги по этой части, и ему стало стыдно за свою самонадеянность.

Что я делаю здесь, в этой пустыне? - задал он себе вопрос, имея в виду, что рогоносец Чехов хоть прозябал в прекрасном месте, правда, одиноко и наплевательски к своей судьбе, но зато стал знаменитым. Булгаков давно испугался этого разрыва: мимолетности жизни и монументальности литературы. Слишком разные весовые категории, соотношение не в мою пользу, подумал он, я ведь ещё молод.

- Тогда тем более, - посоветовал Филипп Филиппович, - тогда не изменяй себе! - Это плохо кончается.

Очевидно, он вспомнил свою дочь, и глаза у него помертвели, как у леща на кукане.

- Я уже всё понял, - сконфуженно пробормотал Булгаков и поплёлся в ординаторскую, упал на кушетку, успев подумать, что юность окончательно и безвозвратно прошла и что он моментально сделался стариком и теперь вечно будет таким, как Филипп Филиппович с бесформенными, бабскими плечами, умными и никчёмными разговорами о спирте и медицине. Разве это жизнь? - подумал он и с этой мыслью провалился в тяжёлый, мертвенный сон.

А если бы сразу же сказала, продолжал думать он во сне, и не тянула бы резину, то ничего этого не было бы, всё обошлось бы малой кровью. Он посмотрел во сне на свои руки, которые совсем недавно были в густой кашеобразной массе того, что осталось от его ребёнка, и испытал тяжёлое чувство вины с той страшной, ясной логикой, которая может быть только во сне: вначале ты отрываешь ему ножку, например правую, и вытягиваешь её, а она маленькая, как у куклы, потом точно так же - левую, потом - тельце, пупок тянется, режешь, на две, три части, потом - руки, тоже, как у куколки, и последнее - давишь голову, чтобы она прошла без проблем. Самое главное, послед зачистить так, чтобы кровотечения не было.