Крылья Мастера / Ангел Маргариты

Странный осадок от лакея с моноклем в глазу не давал ему покоя до самой среды, а потом - в очередной раз забылся, мало ли совпадений в жизни, и Булгаков даже не сопоставил его с последующими событиями, а зря; не умел он ещё сопоставлять, не научили его ещё, хоть вот-вот должны были взяться за его воспитание, да руки коротки, кишка тонка, и всё такое прочее, чего в учебниках по физиологии человека не пишут и даже не имеют понятия.

Он вдруг чётко и ясно вспомнил сон: ему сказали эти двое из трактира, что если он де не подчинится, то Богданов застрелится, и что де - кажется, что времени много, а на самом деле - край, в обрез, полный цейтнот в жизни! Идите вы к чёрту, господа черти! - самонадеянно вспылил он, совершенно не думая о друге, а больше - о романтической вольнице Гоголя, который всё так безупречно вывернул, аж, душу захватывало!

- Что?.. Что ещё?! - застала его Тася тупо глядящего на лампу.

- Я их снова видел... - прошептал он, ища у неё поддержки.

- Где?.. Когда?.. - спросила она, как человек со здоровой и крепкой психикой.

И Булгаков всё ей рассказал и даже о шантаже с Богдановым, оставив за рамками то, что Богданов сам желал застрелиться.

- Этого не может быть! - сказала его великолепная Тася. - Так не бывает!

Она вопросительно посмотрела на него. И Булгаков едва не взвыл от ужаса: а вдруг судьба такая! Тогда всё полетит в тартарары! И писателем не станешь! - холодея, подумал он.

Относительно Богданова всё прорвалось: и в то утро Булгаков даже не выпив чая побежал к нему, страшно боясь увидеть с прострелянной грудью. Но как ни странно, Богданов вышел, пошатываясь, на стук, изрядно пьяненький, радостный и счастливый. К удивлению Булгакова, из-за его спины в дверь проскользнула смазливая девица, застёгивая на ходу шубку. Он проводил её долгим, плотоядным взглядом.

- Иди опохмелись! - велел Богданов.

- Ах, вот как?! - многозначительно удивился Булгаков, имея в виду, что если женщина отказала, то её всё равно надо добиваться, чего бы это тебе ни стоило, а ты проституток водишь; вошёл, не разуваясь, в спальню, тонко пропахшую будуаром, с удовольствием выпил вонючего самогона на яблоках и грушах, однако не крякнул, по-волжски, как обычно, а укорил, прослезившись от крепкого напитка:

- Ё-моё! Меня едва кондрашка не хватила!

Богданов насмешливо догадался, играя бровями:

- Я без тебя стреляться не буду! - И снова насмешливо: - Я тебе записку пришлю, если что! - И бодро сменил тему: - Завалимся в кабак?!

Видно было, что у него хорошее настроение после этой девицы, и Булгаков стало обидно за Варю.

- Пошёл ты знаешь, куда! - высказался Булгаков и подался домой отсыпаться.

Что-то ему во всей этой истории не давало покоя: не стреляются, даже будучи под трибуналом! Это факт! Можно просто сбежать, хоть в Москву, хоть на Камчатку, хоть в Финляндию, Россия большая. Он начал очень смутно догадываться, что существует ещё одна проблема, о которой хитрый Богданов даже не упомянул. Но мысль так и не сформировалась. А всё потому что лакей с моноклем в глазу всю ночь толдонил на все лады: "Мы поможем де тебе, а ты поможешь де нам! Иначе оно само не рассосется!" Что "само никогда не рассосётся"? - Булгаков так и не понял. Головоломка сплошная! Как мне всё это надоело, с тоской страдал он, брошу Киев, уеду на дачу в Бучу писать роман; впрочем, как и какой - он не имел ни малейшего понятия; просто нечто огромное, страшно романтичное стояло перед ним, и он не знал, с какого бока подступиться, а вся эта постылая жизнь с пьяницами друзьями, закостеневшими в пошлости и мещанстве родственниками ему давным-давно осточертела. И Тася там же, страдал он. Что делать?! Что делать?! Вот забреют, как Богданова, будешь знать; взял себя в руки, и сел зубрить латынь.

***

Через два дня, намучившись ожиданием, как приговорённый к повешенью, со свербящей болью в желудке и с подкашивающимися ногами, предстал перед судом, словно подвешенный между небом и землёй, не веря ни во что: ни чёрта, ни в бога.

- У вас, коллега, - по-свойски заговорил терапевт, пожилой, круглолицый, с седеющим венчиком вокруг головы, - никакая ни подагра, слишком вы ещё молоды, друг мой... и ни никакой ни полиневрит, который вы себе приписываете... а у вас повышенное давление или вследствие болезней почек, или возбуждённого состояния нервной системы. Вы вчера пили-с?

Булгаков похолодел, глядя на добрейшее лицо терапевта, и ожидая, что тот сейчас громогласно огласит приговор и разоблачит его по всем статьям на всю больницу, и тогда всё полетит в тартарары и придут жандармы с кандалами. Однако терапевт благодушно смотрел на него и помалкивал, не выдавая своих намерений.

- Нет... - выдавил Булгаков, твёрдо собираясь врать до конца, а там будь что будет.

Пил он позавчера, а вчера для укрепления духа и плоти - опохмелялся, чего с ним сроду не было. Нервы были на пределе и звенели, как ледышки в прихожей. Даже Тася, казалось, вызывала раздражение, не говоря обо всех остальных, и дом молчал, как панихиде, и катастрофа была неизбежна, как конец света.