Крылья Мастера / Ангел Маргариты

- Дурная наследственность? - довольный тем, что попал в точку, крякнул терапевт и, как хряк, пошевелил кончиком носа.

Булгаков выпялился на него. Терапевт снова пошевелил носом, как совершенно отдельным органом, или как свинья, учующая свой початок. Булгаков суеверно закрыл глаза, почему-то находя аналог с лакеем и его стеклянным глазом, мир показался ему ещё с одной стороны, но он не знал, какой именно, и для чего она, болезная.

- Это отец... - пробормотал он так, словно подписывая себе смертный приговор.

- Дайте я догадаюсь с трёх раз: хронически-потомственный алкоголик?

Терапевт даже провидчески наставил толстый, мясистый палец.

Можно было сказать: "Да!" И делу конец! Но Булгаков искренне возмутился:

- Да вы что?! - Не тому, что терапевт ошибся, а тому, что так прекрасно начал, как в заправском романе, от которого дрожит душа, а закончил отвратительно. - Нет, конечно. Он вообще не пил. Он умер в пятьдесят лет от почек.

- Афанасий умер от почек? - сконфузился терапевт и пошёл красными пятнами. - Что же вы сразу не сказали?!

- А кому это надо... - горестно кивнул Булгаков, давая понять, что пытается забыть тяжёлое прошлое.

- Ну вот видите... - скрыто похвалил его терапевт, узрев в Булгакове зачатки скромности, - так и запишем: "Начальная фаза наследственной гипертонической болезни с тенденцией перехода в стадию обострения". Добавим, "гипертонический нефросклероз", но пока под вопросом. Это крайне важно, коллега, - и поднял старческие глаза, тронутые склерой. - И часто так бывает? - опять шевельнул носом как хряк.

- Регулярно, - обнаглел Булгаков, совершено не обращая внимание на то, что терапевт назвал его коллегой.

- Великолепно! Замечательно! - аж подпрыгнул терапевт, бисерным почерком заполняя карточку. - Зачем вам эта война? Правда? Там, знаете ли, и без вас желающих хватает, - намекая, должно быть, на то, что пусть воюют более многочисленные классы.

Булгаков насторожился: его явно вызывали на откровение, дабы заманить в ловушку и досрочно с пятью курсами университета отправить в полевую армию, где он хлебнёт крови больше Богданова и не то что стреляться - вешаться станет, а это крайне не эстетично по причине всяческих выделений. Булгаков как раз накануне начинался криминалистических отчётов об этом. Там было много страшных фотографий. Даже после "анатомички" они смотрелись дико, а в натуре - хоть караул кричи.

- Ну... знаете... - начал он, ещё не понимая, куда свернуть.

- Знаю, знаю... коллега. Через мои руки столько молодых людей прошло, - многозначительно сказал терапевт и даже, кажется, подмигнул.

- Что это значит? - ещё более осторожней спросил Булгаков.

- Это значит, что для походной службы в армии вы не пригодны, - так же добродушно, по-свойски, шепнул терапевт.

У Булгакова не то что отлегло с души, пусть даже пока только наполовину, но и воспарил он так быстро и так легко, что к своему крайнему удивлению разглядел за спиной терапевта лакея со стеклянным глазом, но почему-то настолько маленького, юркнувшего за ножку стула, что и глазом не уловить. Но увидел! Увидел же!

В тот же момент, вернулся в исходное состояние реалии, всё ещё ожидая подвоха от судьбы, всё ещё не веря, что его так тщательно разработанный план дал крен с поворотом на сто восемьдесят градусов, и ни одна из фальшивых версий не пригодилась. Но всё обошлось: получил гербовую бумагу с тремя десятками подписей, всепонимающий взгляд терапевта на прощание и загадку с гномом за ножкой стула.

- Большой привет вашей матушке, Варваре Михайловне!

Причём голос у терапевта до странности напоминал голос лакея со стеклянным глазом.

- Вы её знаете?! - едва не проглотил язык Булгаков.

Гербовая бумага жгла ему пальцы.

- Вот с таких лет! - радостно показал терапевт рукой и добродушно заулыбался. - Я ведь мог быть вашим батюшкой!

- Батюшкой?.. - брезгливо поморщился Булгаков.

- Да... - вспомнил былое терапевт, - в своё время я делал вашей матушке предложение, но, увы, она предпочла Афанасия.

- Зачем тогда вся эта комедия?

Булгаков едва не швырнул терапевту под ноги гербовую бумагу с двумя десятками подписей.

- Затем, что вам надо сделать очень многое, - опять чужим голосом сказал терапевт, - а не погибнуть в рассвете лет за дядькины интересы, а стать поэтом души!

- Ё-моё! - глупо рассудил Булгаков, спуская пары и открывая от удивления безусый рот.

- Кому-то воевать, - всё тем же чужим баритоном ответил терапевт, - а кому-то - романы писать. - Терапевт вздрогнул, как большая механическая кукла, несущая ахинею, и произнёс своим обычным голосом: - Впрочем я с вами заговорился. Идите... идите... всё будет хорошо!

Булгаков так был ошарашен произошедшим, что вообразил, что хитро обманул государство и всю медицинскую комиссию вместе взятую, только тогда в спешке покинул больницу.