Крылья Мастера / Ангел Маргариты

Дальше он мало что помнил, хотя, конечно, уже навидался в "анатомичке" всякого, куда-то кинулся, что-то ещё раз опрокинул. Мать Богданова нашла его в прихожей, вцепившегося в шинель Богданова и твердящего:

- Ё-моё... ё-моё...

***

На следующий день его, потерянного и опустошенного до прострации, допрашивали в полиции:

- А вы знаете, что ваш друг болел сифилисом?

- Не может быть... - вяло среагировал Булгаков, думая о другом, о том, что надо бежать тайно и срочно, иначе от лунных человеков жизни не будет, вгонят они его в гроб!

- Может. Всё может, - с профессиональным равнодушием сказали ему. - И в такой стадии... - полицейский порылся у себя на столе и прочитал в какой-то бумаге, - когда затронут "головной мозг". Возможно... - полицейский поднёс бумагу к лицу, - у него был психоз.

- Психоз? - мучительно поднял Булгаков лицо. - Нет... он был адекватен...

И опешил. Вот ё-блин! Как же я раньше не сообразил! - он чуть не хлопнул себя по лбу, и чувство вины схватило его за горло как клещи. Вот что меня мучило - ненормальность в поведении Богданова, то влюбленность в Варю, то полный разрыв с ней. Если бы я понял и всё объяснил ему, ничего не случилось бы. Его можно было бы спасти, лихорадочно подумал он, сейчас сифилис элементарно лечится.

Богданов прожил ещё сутки и умер, не приходя в сознание.

- Найду и убью! - опрометчиво пообещал Булгаков, белея, как снег на улице.

- Дурак! - живот среагировала Тася и максимально выразительно повертела пальцем у виска, в свете происходящих событий это было немаловажным предупреждением. - Они тебя в таракана превратят! - И для экспрессии выпучила глаза, что было особенно смешно, глядя на её всегда спокойное, уравновешенное лицо.

Теперь и она прониклась страхом перед странными людьми, которые, как казалось ей, назидательно довели Богданова до самоубийств. Так ведь в полицию не заявишь и ничего не расскажешь. О чём? О своих доморощенных подозрениях?

- Ну и пусть! - не отступил Булгаков, сжимая кулаки так, что побелели косточки пальцев.

- Ты как хочешь! - вдруг заявила Тася. - А я собираюсь к маме в Саратов!

Булгаков испугался, дело нешуточное, а весьма серьёзное, так можно семьи лишиться, доступного секса и всех прочих домашних благ, и они ударились в бега, вначале на Рейтарскую, потом - ещё дальше. И часто оглядывались. Однако их никто не преследовал, на время оставив в покое.

Но страх перед неведомым остался.

Глава 2

1916-1918. Побеги. Гоголь

На уровне бессознательного, и сидел там, как заноза, вытащить которую без постороннего вмешательства не было никакой возможности, мало того, она периодически напоминала о себе упадком душевного равновесия и скулящими болями в желудке.

Больше всего доставалось Тасе, но она была спокойна и безмятежна. Каждый раз, когда Булгаков глядел на нее, ему казалось, что она все знает и понимает, но молчит; конечно же, это не так, у всех людей глубокомысленный вид, а толку от этого никакого, думал он.

Его мучили отзвуки фраз, которые возникали у него в голове особенно по ночам и безнадёжно пропадали, если он не успевал их записывать. И тогда в дело шло всё что угодно, даже манжеты рубашки, но до шедевральных текстов он естественным образом ещё не добрался.

- Такие фразы, - говорил он жене, - раз в сто лет бывают, и называются королевскими.

- А почему "королевскими"? - зевала она в постели.

- Не знаю, - дёргался он и злился.

Потому что основой королевских фраз была гармоника, а в шедевральных текстах должно было, по его мнению, присутствовать ещё что-то, то, до чего он ещё не добрался. Но сообщать об этом зевающей жене он не считал нужным.

Его, как большого, самодеятельного хирурга, кинули на самую распоследнюю, грязную и низкую работу - коновалом, резать конечности, а Тася по простоте душевной - помогала, абсолютно не понимая хитрости больничного предательства проехаться за счёт энтузиазма молодёжи и подсылало им самых тяжелобольных и безнадёжных. Однако у Булгакова была лёгкая рука. Господи! - молился он каждый раз, как мне с женой-то повезло! К вечеру оба валились без сил. Оба в крови, соплях, чужих сторонах и проклятиях.

- Всё будет хорошо?.. - спрашивала она его по ночам, дрожа, как в огненной лихорадке, и нервно засыпала у него на плече.

В голове у него всегда что-то щёлкало, весьма убедительно и серьёзно, как у господина во фраке.

- Всё будет хорошо! - безбожно врал он, уже зная, что будущего у них нет, что он подл и гадок, а будущего всё равно нет, и что его искушают любимый Гоголь и Шамаханская царица с длинным, лошадиным лицом, которая являлась ему по ночам в прозрачных одеяниях нимфы.

Он страшно завидовал тем страдальцам, которым сам же великодушно прописывал наркотические, веселящие средства.