Начать было не так трудно, как мне представлялось. Может, потому что были это воспоминания о хороших временах… что были у меня, ой как были, но все их заслонили, будто подтерли местами до прозрачности, дурные. Как я допустила, чтобы годы и годы трудных, но счастливых моментов оказались обесценены единственным поступком Лукаса, пусть и причинившим и разорвавшим сердце в клочья? Почему я позволила себе вычеркнуть все светлое, что у нас было, лишила именно себя всего этого? Неужели от того, что залив без разбору прошлое густым непроглядным черным, надеялась быстрее избавиться от него? Ну что, пришло время констатировать — не сработало. Но зато сейчас, начав с самого нашего с Лукасом побега из приюта, я уже не смогла остановиться. Да, мы бродяжничали, голодали, попрошайничали и воровали, попадали в ситуации, способные напугать и шокировать обычного, привыкшего к размеренной, комфортной жизни обывателя, но всегда выбирались из них целыми, борясь против всего вместе, прикрывая спины друг другу, не бросая, не предавая, не помышляя о том, чтобы отказаться от выросшей между нами душевной близости, променять ее на что-то другое. А когда добрая старушка Хокинг выделила нам свой подвал, вообще ощущали себя самыми удачливыми и преисполненными радостью. Я замолкла, когда Мак-Грегор неожиданно накрыл мои плечи одной из шкур, и, осмотревшись, поняла, что день клонится к вечеру, горло пересохло и саднит от бесконечной болтовни, по щекам катятся слезы, но лицо буквально болит от того, что я улыбалась все время рассказа. И, Господи ты боже мой, как же свободно мне дышалось, хоть в душе и плескалась бескрайним морем печаль, и повернуть голову, подставив мокрые губы под осторожный, но уверенный поцелуй Киана, стало самой естественной вещью на свете.
ГЛАВА 59
Важные вещи происходят с тобой внезапно и без всякого предупреждения в виде предчувствия, не предоставляя тебе шанса избежать их или просчитать последствия. А еще они обладают способностью радикально менять твое восприятие, обесценивать прежние цели, лишать силы и смысла заветные многолетние желания. Встреча с Летти была такой несвоевременной, но только сейчас я начинаю понимать, насколько долгожданной. Все же Хард и прав и не прав одновременно. Виверн действительно способен сразу же признать свою сам… черт, свою единственную женщину — стоит привыкать говорить и думать так, чтобы не ляпнуть при Войт и не выбесить ее. А ошибался наставник в том, что единственная должна быть обязательно тоже виверной. Ерунда. С самого начала, как только увидел Летти, появилась эта странная вибрация внутри, сопровождаемая необоримым притяжением. Не зная, что это, я читал все как тревогу, раздражение, потом счел элементарной похотью, приправленной почти противоестественной жаждой присвоить, после вообще оставил попытки анализа, без особых раздумий действуя и говоря как хотелось, как выходило и ощущалось естественным, но только теперь осознал изменения в себе с полной ясностью. Нет и не будет для меня второй половинки в родном мире, нигде там, среди великолепнейших скал и красивейших лесов, которых я почти совсем не помню, не ждет назначенное именно мне прекрасное создание цвета изумруда, едва взглянув на которое, я пойму, что душа отзывается ликующей песней. Не-а, не будет такого, потому что эта самая песня, оказывается, звучит во мне с того момента, как девушка с ядовито-синими волосами подняла голову, являя мне свое лицо, и открыла еще хмельные невидящие глаза в тюремном транспорте.
Летти завозилась во сне, сползая-таки с меня, переворачиваясь и устраиваясь рядом, и я аккуратно, таясь, убрал волосы, упавшие на ее лицо, отчего она вздрогнула, нахмурилась, но не проснулась. Откровения дались ей ой как нелегко, моя звериная часть гневалась на человеческую, наблюдая за ней, побледневшей, с рассеянным взглядом, направленным исключительно вглубь себя, улыбающуюся сквозь слезы, текущие по ее лицу, и говорящую без остановки, хоть голос ее все больше садился и хрипел. Я боялся отвлечь ее любым резким звуком или движением и посылал ящера с его непониманием и жаждой защитить там, где нужно было просто терпеливо ждать. Радоваться, а не злиться, потому что могу поклясться — я первый, кто слышит все это от моей женщины и кто видит ее такой. Но даже не факт собственной исключительности здесь главный. Эта изматывающая и обнажающая исповедь была нужна в первую очередь самой Летти, а раз ей надо, то так тому и быть.