Крылья в багаже. Книга вторая

— Машенька, как я рад! — в гостиной появился Фертовский-старший. Надя остолбенела: потертые джинсы, черная рубашка, конечно, без галстука, две верхние пуговицы расстегнуты, блеснула в прорези цепочка, но главное даже не это — лицо! Улыбка, ямочки, легкий румянец на тщательно выбритых щеках и во всем облике такая моложавость, такая энергичность, что на секунду Надежда усомнилась: свекр ли перед ней? Увы, иллюзии быстро рассеялись.

— Что Вы здесь делаете? — улыбка слетела с уст, на смену ей пришли презрительно поджатые губы, нахмуренный лоб, сдвинутые брови.

«Боже мой, надо же Николеньке внешне так походить на своего отца! Радуется или сердится — выражение лица такое же», — подумала Надя, а вслух сказала:

— Мне надо с Вами поговорить, — то, что она явно застала его врасплох, придало ей уверенности, даже захотелось улыбнуться.

— Вы выбрали не самое подходящее время, — он невольно посмотрел на часы. Но тон все-таки был не гневливым. Неужели девочка, о которой говорил муж, растопила это каменное сердце?! Кажется, Маша? Ну да, судя по восклицанию, Фертовский-старший ждет именно ее. — И вообще, о своих визитах надо сообщать заранее. Хотя, о чем я? Разве от таких, как Вы, можно ожидать знания подобных тонкостей?

— Таких, как я? — с насмешкой в голосе переспросила Надя. — И в чем же превосходство таких, как Вы?

— Во всем, моя дорогая!

— Например? — ей стало даже интересно. Она впервые вступила со свекром в открытый диалог, который, конечно, был больше похож на конфликт, однако отец Николая, по крайней мере, снизошел до разговора, а это уже полдела. Хотя его витиеватая речь об истинном аристократизме и хороших манерах оказалась довольно скучной — Надя слушала в пол-уха. Нового узнала мало, многое просто подтвердилось. Немудрено, что ее муж был воспитан в атмосфере снобизма, высокомерия и собственного превосходства над окружающими.

— Хорошие манеры, — Надя произнесла эти слова, как только свекр замолчал. Поднялась со своего места, сделала несколько шагов в сторону окна, обернулась, — действительно, в них нет ничего плохого, но до тех пор, пока они не начинают вытеснять подлинное внимание, участие, симпатию.

Фертовский-старший расширил глаза.

— Знаете, чем в социуме, которым Вы так гордитесь, нередко подменяется такое понятие как искренность? Дешевым суррогатом выхолощенных манер! Не верю, что Вы никогда не ощущали этого на себе. Тем более что среда-то не совсем Ваша, социум не родной.

— Что Вы имеете в виду? — выдавил Фертовский. Он был поражен речью невестки — такой открытой и даже дерзкой.

— Мне было любопытно узнать кое-какие факты, понять, чем же так гордитесь Вы в отношении своего рода. Ощущение «голубой» крови — это лишь психологическая составляющая собственного сознания, активно навязанная, как правило, внешними факторами. Вы просто хотите казаться таким, в это верите, наверняка, искренне. Внушение — великая вещь.

— Я не желаю Вас больше слушать, — он стал злиться. — Вы пришли сюда, чтобы унижать меня?

— Отнюдь, — Надя не теряла самообладания, хотя видела, как багровеет лицо ее оппонента. В гневе даже Николай его боялся и предпочитал не раздувать пламя, но Надя осознавала, зачем пришла сюда, и что второго шанса быть не может.

— Я вовсе не собиралась Вас унижать, Владимир Григорьевич. Несмотря ни на что, я уважаю Вас как отца своего мужа, Вы вырастили и воспитали Николая и, наверное, по-своему его любите. Вот только ему слишком сложно с этой Вашей любовью. Позвольте ему самому делать выбор, ошибаться, выигрывать, идти вперед, познавать. Каждый сам строит свою жизнь.

— Деточка, Вы и понятия не имеете о том, как больно родителям, когда их ребенок несчастлив, когда он идет по ложному пути.

— Ложному? Но ведь истина — понятие весьма относительное, и она таит в себе столько загадок, она так непредсказуема.

— Мне неясны Ваши намеки, — он больше не злился, но явно потерял интерес к разговору, более того, демонстративно поглядывал на часы и тем самым давал понять, что желает избавиться от общества Нади, как можно скорее.

— Я позволила себе исследовать родословную Вашей фамилии — Фертовский, — она поняла, что медлить больше нет смысла, пора открывать все карты. — У нее очень интересный корень, в старославянском языке это буква «Ф», ее название. Но именно этот путь меня никуда не привел, как я не старалась раскопать что-либо. Если не кириллица, тогда латиница, решила я. Так и есть! — глаза ее засияли. Свекр поджал губы. — Изначально Ваши потомки были вовсе не Фертовскими. Тульская губерния XVII века, крестьяне Астафьевы, — Надя достала из сумочки свернутый рулон, раскатала его на столе. Длинный список имен и фамилий был оформлен в виде древа с ветвями, стволом и корнями. У корней внизу стояло имя «Иван Астафьев». — Замечательный, надо признать, был человек, славился своими изобретениями на всю округу, имел грамоту от самого губернатора.

— И причем здесь я? — Владимир Григорьевич поморщился. Само слово «крестьянин» уже его смущало.