Крылья в багаже. Книга вторая

— Позвольте, на каком основании этот допрос? — вмешался Фертовский, не понимая, что происходит. Невестка дерзко пересекла все границы дозволенного. Он подошел к Маше, взял ее за руку, та покраснела. — Останется Мария здесь или еще где-нибудь — это не Ваша забота, как и наша с ней жизнь, — он посмотрел на девушку с такой нежностью, что у Нади отпали все сомнения.

— Владимир Григорьевич, а как же мезальянсы? Вы не опасаетесь их губительных последствий? Вы и Маша…

— Причем здесь мезальянс? — раздраженно перебил он. — Я говорил, прежде всего, о браке моего сына с Вами.

— Если в моем лице Вы видите абсолютно другой социум и, несомненно, гораздо более низкий, то, наверняка, не станете отрицать, что и мои родственники занимают примерно ту же ступень?

— Это очевидно, — по слогам выговорил он.

— В таком случае, поздравляю Вас с самым прямым попаданием: Мария Свиридова — дочь моей двоюродной сестры! Видите, Владимир Григорьевич, как бы Вы не хотели, родства Вам со мной никак не избежать. В роду Астафьевых-Фертовских одна из самых повторяющихся закономерностей — неравные союзы. Может, поэтому у Вас в поколении столько талантливых и красивых представителей? Поразмыслите на досуге, — она повернулась к племяннице, — Машенька, ты твердо решила здесь остаться? Подумай, не поторопилась ли ты?

Маша посмотрела на Фертовского, он был ошарашен, растерян, слишком много за одно утро: визит невестки, ее разговор, разумные, на удивление, доводы, и Маша. Они только обсуждали ее переезд к нему, но не решили окончательно, а тут оказалось, что она еще и родственница Надежды.

— Я не знаю, — видя смятение мужчины, Маша и сама растерялась. Еще недавно он был так уверен в своих чувствах, говорил о любви к ней, о том, что и не мечтал в свои зрелые годы встретить такую, как она, и получить взаимность. Маша всей душой ощутила тоску его одиночества, узрела за фасадом сдержанности и холодности его бедное сердце, полное нерастраченной нежности и желания любить. Ее не волновало, что он намного старше, преподает в ее ВУЗе, что слывет весьма строгим и неуступчивым человеком. Перед ней он предстал совсем другим, он открыл ей себя, и эта истина ее ошеломила. А сейчас он молчал и даже отпустил ее руку.

— Мне надо идти, — Надя поняла, что эти двое должны сами разобраться и понять: чего же они на самом деле хотят? — Машенька, поступай так, как велит твое сердце, слушай только его.

Она кивнула, проводила взглядом Надю, ссутулив плечи, стояла спиной к Фертовскому, боялась обернуться. Нелепо все: разговоры про неравный брак, присутствие Нади, и то, что она, оказывается, невестка Фертовского. Дома как-то раз дискутировали на тему ее замужества, хвалили супруга и осуждали его отца: от него, по словам матери Маши, у Нади были одни неприятности — высокомерный вздорный старик! Но имена и фамилии ведь не произносились. Если бы Маша знала тогда? И что бы это изменило? Наверно, все. Ведь она бы в этом случае смотрела на Владимира Григорьевича с предубеждением и даже мысли не допускала бы, что он может ей понравиться. Не просто понравиться, а тронуть ее сердце. Как же теперь все усложнилось!

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказала Маша — так и не обернулась и не посмотрела на мужчину, с которым еще недавно мечтала связать свою жизнь — неважно, сколько лет им было бы отпущено. А сейчас она ясно осознавала — нисколько. Он молчал, значит, не собирался ее останавливать. Мезальянс…

Маша вздохнула, захотелось плакать, почему-то стало жалко себя, только сейчас поняла: как больно, когда рушатся мечты, пусть смешные, девичьи, наивные, и пусть мужчина ей не подходит ни по одному из общепринятых критериев. И она ему тоже не подходит, другой социум — все равно в груди щемит, и проклятые слезы текут по щекам.

Взяла в руки чемодан, аккуратно закрыла за собой дверь. Когда шла по длинному коридору, завидев домработницу, отвернула лицо, пряталя слезы. Бедная девочка, глупенькая! Сколько же слез ты еще прольешь в своей жизни, страдая от любви?!

Вышла на улицу, невольно зажмурилась от яркого солнца, май был чудесным, он уже подарил столько тепла и света, жаль, что на душе так уныло и мрачно.

— Машенька! — услышала она свое имя, еще не успела уйти далеко. — Маша!

Фертовский бежал, держась за сердце. Перед этим стоял ошеломленный, все никак не мог осознать произошедшее, смотрел, как Маша уходит, слышал ее шаги, хлопанье дверей — сначала одной, затем другой. Он просто не смел ее задерживать, не имел права, ведь она решила уйти, сама решила, одумалась. Но когда вошла Елена Степановна и спросила: будет ли он пить чай? — вот только тут Фертовский осознал, что сойдет с ума, если ничего не изменит в своей жизни, а главное, если в ней не будет Маши.

Глава 73

— Наденька, как хорошо, что ты пришла! — воскликнула Марья Ивановна. Она сама позвонила ей, сказала, что есть повод пообщаться, и назначила встречу у себя, в квартире, благо, домашних не было.

— Здравствуйте, Марья Ивановна! — Надя прошла в комнату, села на узкий диванчик.

— Как ты себя чувствуешь?