Крылья земли

— Спасибо. Мне уже хорошо. Это все потому, что вы нас нашли. Мне тогда совсем было уже плохо. Сначала, когда я упала в воду, было еще ничего. Но потом поднялась температура и я ни о чем не помню.

— В таких случаях нужен спирт.

— Я просто не думала, что все так будет. Я ведь не неженка, привыкла работать в открытой местности.

— Это может быть со всяким, даже с тем, кто привык. Смотря как простудиться…

Он замолчал, не зная, что еще сказать. Его тревожил серьезный взгляд больших ее глаз, он подумал, что такие глаза, наверное, всегда бывают после болезни, когда все в жизни кажется новым.

— Когда вернется наш командир, мы обязательно придем с ним вместе. Вы сами увидите, что это за человек, — сказал Корнев.

— А если он долго не вернется, мне придется ждать? До этого времени я не смогу уже вас увидеть? Здесь у меня почти никто не бывает, все время одна, — она снова посмотрела на Корнева.

— Ну, что вы… — сказал Корнев. — Я буду заходить каждый раз, как прилечу в Буранск.

— Вы знаете, очень плохо болеть, — сказала Ирина. — Я никогда еще не болела, первый раз в жизни попала в больницу. Здесь так трудно с непривычки.

— Я к вам зайду после следующего рейса. Если только, конечно, это не будет вам неприятно. Через три дня я снова буду здесь. Три дня недолгий срок, они пройдут быстро, не успеешь заметить.

— Смотря какие дни, — сказала девушка. — Здесь в больнице время идет медленно. Я буду вас ждать, отсюда слышно, когда летит самолет. Когда я заболела и лежала в тундре, мне все время казалось, что я слышу звук мотора, что за нами летит самолет…

Прошло полчаса, Корнев попрощался и вышел: врач просил не утомлять больную. Он оглянулся в дверях и увидел, что она потянулась рукой к цветам — солнце падало на них сквозь окно, и они казались особенно яркими.

Корнев сам был удивлен тем, что последние дни почему-то все время вспоминал об этой женщине, которую до случая в Кадыме он не знал и не видел ни разу. И было это не потому, что он мог влюбиться в Азарину — хотя она была очень красивой, — а потому, что старая боль снова поднялась в нем и не давала покоя; когда он увидел эту женщину такой беспомощной из-за болезни, он вдруг почувствовал — остро, как приступ, — тоску о другой, о той, которую он оставил, чтобы уехать на Север; оставил по необходимости; ему надо было бы во что бы то ни стало освоить тяжелые самолеты. Тогда больше будет возможности стать испытателем.

* * *

Через неделю Корнева вызвали к Селиванову. Усилием воли и долгой привычкой к дисциплине подавляя свои настоящие чувства, он вошел в комнату командира отряда; первый же взгляд на этого человека, который имел талант приносить подчиненным только одни неприятности, чуть было не вывел летчика из себя. Селиванов был высокого роста, слегка сутулился от привычки сидеть за столом; светлые, как бы выцветшие волосы были причесаны назад; лицо его казалось угловатым и невыразительным: в нем вообще не было ничего примечательного, если бы не глаза, которые почти всегда двигались по сторонам, мимо собеседника; когда он поднимал их, то они удивляли своей текучей прозрачностью, — они были как вода, у которой не видно дна и течение которой неуловимо. Говорил он негромко и ровно, но это не вызывало к нему уважения как к человеку сдержанному, а сразу вгоняло в скуку.

— Садитесь, — сказал он Корневу тихим голосом. — Вам нечего рассказывать, что произошло. Командир самолета Суботин грубо нарушил правила. Он отстранен от полетов. Я уверен, что больше летать он не будет. Ему пора на пенсию. Вам предстоит принять командование кораблем. Вторым пилотом будет только что прибывший летчик Захаркин.

Корнев молчал.

— Вам понятно все? — спросил Селиванов.

— Разрешите сказать, что я не могу считать ваше распоряжение правильным. Суботин опытный летчик, поборник всяких правил. За много лет у него единственное нарушение, вызванное обстоятельствами, не требующими объяснения. Вы сами не были достаточно чутки, запретив изменить маршрут.

— Я не спрашиваю ваше мнение, а отдаю приказание, — сказал Селиванов. — Кроме того, я хочу, чтобы вы поняли, что это идет навстречу вашим желаниям. Я знаю, что вам надоело быть вторым пилотом. Теперь вы будете командир корабля.

— Я вижу, что вы сами первый нарушаете правила, когда вам это выгодно. Ведь я не кончил школы высшей летной подготовки и не имею права быть командиром. Направьте меня в школу, если хотите.

— Тем более вы должны оценить то, что я для вас делаю, — неожиданно мягко сказал Селиванов.

— Тем более, что при первой же проверке меня снова снимут с должности, а вы тем временем избавитесь от Суботина. Можете не сомневаться, я ваше предложение уже оценил, — ответил ему Корнев.

— У меня большое терпение, но оно может лопнуть. Не забывайте, что вы на службе и говорите с командиром, — тихо сказал Селиванов и впервые поднял на Корнева немигающие глаза.

Корнев встал. Он почувствовал, что тугая нить привычной обязанности сдерживаться натянута до предела.

— Я ничего не забываю. Мое терпение уже лопнуло. Я больше не хочу работать с вами, — сказал он.

Селиванов подумал.