Крылья земли

Летом неожиданно сразу началась жара и дни подряд стояли знойные, душные, без дождя. Листья на деревьях быстро потемнели и стали похожи на деревянные, выкрашенные в темнозеленый цвет, — такой же, каким красят скамейки на вокзалах. В душном воздухе среди больших каменных домов города вместе с пылью стоял пух от тополей, но в этом году он не был как снег; вместе с пылью он становился серым и устало падал на землю, даже не пытаясь лететь далеко в жарком недвижном воздухе.

В саду тоже было жарко. Трава начала выгорать на солнце. Поливать можно было только утром и вечером, чтобы не погубить растений. В открытом грунте цветы в этот год цвели не в свои сроки, многие распустились раньше, но все равно их было меньше, потому что они быстро осыпались. Сад был очень старый, и у него был такой же вид, как у мудрого человека, привыкшего спокойно встречать и радость и лишения.

Нина Павловна очень любила этот сад. Он стал необходимой частью ее жизни.

В саду росли тысячи разных растений, и, если пройти по дорожкам, казалось, что идешь по всем странам мира. Целые поляны огненных оранжевых маков виднелись рядом с пестрыми и мелкими цветами альпийской флоры; карликовые японские деревья, ростом ниже колена, с причудливо изогнутыми ветвями, точно такими же, как на гравюрах старинных японских мастеров, росли рядом с фантастическим нагромождением как будто сложенных из тусклозеленых камней мексиканских кактусов; во влажной и душной теплоте оранжерей навстречу свисавшим со стен ползучим растениям тянулись розовые искры цветов бегонии; а в отдельном большом бассейне, если прийти до полудня, можно было видеть, как горят сиренево-голубым огнем египетские лотосы, — к вечеру они закрывались, и только круглые бледнозеленые листья плавали по темной воде. И были другие оранжереи, где, упираясь в высокий стеклянный свод, сплетали свои решетчатые кроны пальмы разных стран; а под ними, на песчаных дорожках, всегда было сумрачно и таинственно, как в джунглях. Если же здесь, в оранжереях, становилось слишком жарко, можно было пройти к пруду, где плакучие ивы сразу напоминали о том, что ветер, который чуть шевелит их листья, — это ветер с полей и перелесков России. Зимой среди белого снега и кружевного инея на окнах отчетливо видные сквозь стекла оранжерей яркие пятна апельсинов казались множеством зимних оранжевых солнц, пойманных в большую стеклянную банку. Ботанический сад иногда хотелось сравнить со сновидением, с тем причудливым переплетением несовместимых впечатлений, какие бывают только во сне.

В сад приходили люди, взрослые и дети. Они рассматривали растения, немного уставали от их разнообразия и уходили так, как будто вместе с собой уносили частицу сада.

Но главным в этом саду была работа. Почти ежедневная, упорная, в течение многих лет. И Нина Павловна любила ее долго и молча, как любят живого человека, так же, как долго и молча любила она того, кто всегда заставлял ее волноваться и страдать. Работа, так же как и этот ненормальный человек, десять лет назад ставший ее мужем, приучала к терпению.

В этом году ее работа должна была кончиться — не совсем, а только чтобы перейти к другой; поэтому нынешнее лето, несмотря на жару, можно было считать одним из самых счастливых в жизни.

Нина Павловна посмотрела на часы и вспомнила, что сегодня суббота.

Она почувствовала, что устала. Очевидно, это было от жары или оттого, что ее работа, по существу, почти совсем уже кончилась; она почувствовала, что вдруг все в ней стало как мускулы, расслабленные после долгого напряжения. Шесть лет нельзя было ослабить этого напряжения, а теперь можно. Она посмотрела на длинные листья своих растений, положила прямо на черную землю небольшую линейку, которой только что измеряла листья, и задумалась. Потом она вышла из оранжереи и села на скамейку в саду.

Отсюда ей было видно, как на фоне листвы дрожит и струится нагретый воздух; на солнце, в просвете между кустов, сверкала, как огромный драгоценный камень, большая роза почти малинового цвета. Глядя на нее, можно было думать обо всем, что придет в голову: и о том, какой сегодня день, и о муже, и о том, что работа все-таки кончилась. Теперь ей даже не хотелось двигаться. Казалось, что все вокруг тоже стало неподвижным: листья кустов и деревьев, и яркая роза на солнце, сверкающая, как капля крови, если смотреть издалека, и попрежнему воздух был горячим и было очень жарко.

Она вспомнила, что десять лет назад в такой же жаркий день июня у нее была свадьба.

Ей тогда казалось, что счастье будет прочным, навсегда. Но с тех пор уверенность в прочном счастье много раз сменялась тоской и тревогой, а потом возвращалась снова — это было каждый раз, когда он уезжал, а потом опять возвращался к ней. И она подумала: теперь уже можно считать, что привыкла. Ко всем сомнениям и тревогам. Все равно будет так.