Цветы, которыми она занималась в своей оранжерее, были настоящим чудом. Не говоря о красоте и тонкости аромата, создавшим им славу лучших цветов в мире, они отличались многими необычайными качествами. Срезанные со стебля, они могли месяц стоять в воде и не вянуть. Это было вызвано упорным ожиданием опыления в трудных условиях их естественной жизни, и на это качество обратил внимание Дарвин, считая их одним из наиболее интересных явлений биологической природы. Разные сорта раскрывались в разное время года, и, вырастив коллекцию из пяти видов, можно было видеть эти цветы круглый год. И среди всех сортов в ее оранжерее одной из самых красивых и редких была Катлея.
Нина Павловна любила не только эти свои цветы, но вообще все, что относится к растительности тропиков. Она не могла понять людей, которые считали ее увлечение непрактичной экзотикой. Ведь так нетрудно было открыть обычные словари и убедиться, что из двухсот тысяч известных нам растительных видов человеком освоено только двадцать тысяч и всего лишь четыре тысячи культивируются в нашей средней полосе: кладовая природы оставалась почти нетронутой, особенно кладовая тропиков, хранившая в себе самые большие богатства — каучук, какао, лучшие плоды и фрукты, сильнейшие лекарства, дерево, твердое как железо, и дерево в два раза легче пробки, из которого был сделан знаменитый плот «Кон-Тики», переплывший Тихий океан. Растения тропиков не знали зимней спячки и отличались обилием и скоростью созревания плодов. Правда, в наших условиях эти растения могут жить только в помещениях с искусственной температурой, но может быть, и это было к лучшему: применение электричества и ламп дневного света скоро позволит создавать недорогие тропические оранжереи даже на Крайнем Севере, где месяцами совсем не видят зелени.
Нина Павловна настолько не понимала тех, кто не ощущает этого будущего и не ценит его — так же, как не понимала она и тех, кто не ценит красоту цветов, — что всегда представляла себе таких людей сделанными из дерева; но не из того живого дерева, которое она любила, а из того дерева, из которого делают скамейки для вокзалов, чтобы красить их потом в скучный и дешевый цвет.
И только своему мужу она прощала, когда он подшучивал над ее растениями: она знала, что это не от пренебрежения, а просто по праву очень сильного человека, профессия которого настолько трудна и необычайна, что на все остальное он смотрит немного снисходительно, как на более легкое дело. Они занимались настолько разным делом, что, может быть, именно это помогло им так долго и так сильно любить друг друга.
И, сидя на скамейке в саду, она снова стала думать о своем муже и о том, какой у них сегодня день. Они оба решили, что в годовщину свадьбы не надо приглашать никого, а просто побыть вдвоем, пораньше придя с работы.
Она вспомнила, что он приготовил подарок и, очевидно, долго его искал в магазинах, а потом спрятал от нее, но она нашла без особого труда. И ей стало смешно. Он купил хорошие духи, которые она давно хотела, но смешным было то, что он ничего никогда не понимал в духах и, очевидно, долго советовался со своими товарищами, такими же грубоватыми и снисходительными, как он. И она представила, как он говорит о духах в этой их комнате, где они ожидают вызова на работу. Это было, наверное, очень смешно.
В этот субботний день, когда у него тоже не должно быть никакого особенного дела, — он сам ей сказал об этом и собирался прийти пораньше — она могла позволить себе отдохнуть. Она представила себе, что он скажет, когда увидит ее подарок. Она привезет сегодня домой цветок Катлеи — один из первых, которые распустились после шести лет ее непрерывной работы.
Если бы кто-нибудь увидел Катлею раньше, чем она расцвела, то, наверное, прошел бы мимо. Самое трудное было сохранить ее в раннем возрасте. Сначала семена высадили в питательную среду в небольшой пробирке, — необычайно кропотливая работа, требующая соблюдения стерильности больше, чем при операции человека. Катлея была так прихотлива и нежна и требовала столько труда, что можно было подумать, как будто редкий цветок сам знал себе цену. Целый год семена прорастали в пробирках, пока не показались ярко-зеленые ростки величиной в спичечную головку, чуть похожие на кружева; они были такие слабые и беспомощные, что страшно было около них дышать. Когда они немного подросли, их бережно высадили в горшок — но не в землю, а на мертвые корни папоротника асмунда, похожие на черную паутину, — только на них могли расти Катлеи. Прошло еще три года, прежде чем они превратились в растение, равное по величине комнатному, с длинными глянцевитыми листьями, немного напоминавшими фикус. И только на шестой год на невзрачном стебле развернулся удивительный цветок. Цветок Катлеи, срезав со стебля, Нина Павловна завернула в бумагу — это был один из лучших ее питомцев, которые почти все различались тонкими переходами окраски и формы.