Крыло беркута. Книга 1

Казанцам он объявил себя шейхом и по примеру покойного хозяина принял имя Габделькадира Хорасани. К тому моменту, когда набрел на него предводитель племени тамьянцев, Апкадир уже освоился в новом своем положении. Избрав основным занятием сбор пожертвований простодушного люда за чтение вслух рукописных страниц о жизни пророков, святых и великихповелителей, за предсказание судеб, молитвы и проповеди, он достиг желаемого — утвердился в звании шейха.

Но жить среди случайных людей на мелкие пожертвования было слишком хлопотно. Приехав в становище Шакмана, он почувствовал себя заново родившимся. Впервые в жизни Апкадир мог спокойно спать, сколько влезет. Отоспавшись и познакомившись поближе с окружающими, он открыл, что башкиры, живущие на тамьянской земле, удивительно чистосердечны, бесхитростны, доверчивы. Это безмерно его обрадовало. Возблагодарив аллаха за возможность прожить остаток жизни в таком краю, Апкадир предался молитвам.

Между тем странное поведение благочестивого хорасанца, живущего столь безмятежно, угодило на язык острословов, и Шакман-турэ обеспокоился. «Постой-ка, не промахнулся ли я, привезя с собой этого бездельника? — задумался он. — Бьет поклоны, сгибается и разгибается якобы во имя святой веры — только и пользы от него». Видя, что хорасанец превращается в глазах народа в посмешище, Шакман даже вознамерился прогнать его, но удержала от этого мысль: «Как ни говори, мое приобретение. Негоже отвергать то, что сам же и сделал. К тому же, не ханский ведь баскак, а служитель аллаха, убыток от него невелик, а пользу какую-нибудь, глядишь, и принесет».

Но сомнения возникали вновь и вновь.

Как раз в пору, когда отношение к хорасанцу опять раздвоилось, у Шакмана родился последыш и своим появлением заделал трещину в отцовском сердце. Шакман по случаю наречения сына устроил празднество, и тут цена «Хорасанского лодыря» сразу подскочила, ибо потребовалось освятить торжество молитвами.

Надо сказать, при выборе имени хорасанец даже вступил в препирательства со своим покровителем.

— Назовем Габдуллой! — вскричал он тоненьким, как у подростка, голосом, будто речь шла о его собственном сыне. — Габдулла — святое имя. «Раб всевышнего» — вот что оно означает.

Не получив согласия на это имя, он стал предлагать другие, того же ряда: Габдрахим, Габдрахман, Габдельбакар… Шакман не принял и этих имен, а потом — как отрезал:

— Сын мой получит имя нового хана. Назовем его — Шагали!

— Тогда уж — Шахгали, — поправил его лжешейх. — Шахгали ибн Шагбан…

Так и обозначил он младенца, начав в специальной тетради записи о племени Тамьян с сообщения о его рождении. В этой тетради, которая должна была донести до потомков летопись племени и описание жизни достославного Шакмана-турэ, хорасанец вывел куфическим[24] письмом следующие отроки:

«В 926 году хиджры, году зайца, под знаком звезды Сэрэтэн[25], Творец наш ниспослал главе племени Тамьян господину Шагбану сына. Младенцу в честь великого хана казанских владений дано имя Шахгали. Да будет его жизнь долгой! Аминь! Слава аллаху всемогущему!»

5

После первой краткой записи в тетрадь, предназначенную для истории земли тамьянской, довольно долго ничего более не вписывалось. Нельзя сказать, что в жизни никаких происшествий не было, напротив — события следовали одно за другим, но значительных, достойных увековечения Габделькадир Хорасани среди них не находил, поэтому не спешил браться за перо, пока Шакман-турэ не вспомнил вдруг, что привез с собой этого дервиша или как там его не бока отлеживать, а чтобы на бумагу наносились слова о предводителе племени, то есть о нем, Шакмане, о его жизни и деяниях, о том, что нидел он, слышал и говорил сам. Почему же хорасанец должен бездельничать? Пусть пишет! Пусть записывает все, что связано с бытием Шакмана-турэ, ничего не упуская! «Надо как-нибудь на досуге позвать Апкадира и поговорить с ним», — решил Шакман.

До поездки в Казань нанесению слов на бумагу он должного значения не придавал. Испещренные замысловатыми значками листки ему доводилось видеть и прежде, но, правду сказать, он не понимал, что с помощью таких листков можно вести серьезные дела, не верил в их силу, оттого и недооценивал. Коль у людей возникает нужда что-то решить, следует сесть друг против друга и объясниться. Коль один турэ хочет что-то сообщить другому, но не может к нему поехать сам, то он должен снарядить в путь надежного посла. А какая вера и цена тоненькой бумаге? Любой человек в любой момент может ее уничтожить, превратить, порвав, в мусор или, кинув в огонь, — в пепел. И важное дело будет погублено! Нет, разговора лицом к лицу бумага не заменит! Так думал он раньше.