Росла дочь предводителя не так вольно, как другие дети. Сверстники сторонились ее, егеты смотрели на нее, как на ветку, до которой не дотянуться. А сыновей турэ, равных ей, поблизости не было. Жила она грустно, подобно птице, птенцом угодившей в клетку, в ожидании каких-то необыкновенных радостей, кого-то неведомого, но желанного, а поскольку ожидания не оправдывались, часто находила на нее печаль, портилось настроение. Сумеет ли Шагали дать ей ту радость, какой она жаждет? Как сложится ее судьба?
Узнав, что мулла уже читает брачную молитву, Минлибика откинула занавеску, решительно направилась к выходу и затем — к юрте уединения молодоженов, чтобы приготовиться к встрече с мужем там, — пошла сама, не дожидаясь, когда наряжавшие ее енгэ поведут под руки. Это нарушало обычай, однако ни енгэ, ни подружки не решились укорить дочь предводителя.
Едва мулла Апкадир завершил молитву, утвердив тем самым брак, с горы, возвышающейся над яйляу, донесся пронзительный крик:
— Видим всадников! Скачут сюда!..
В большой юрте никто и ухом не повел, полагая, что крик связан с байгой. Зашевелились лишь после того, как послышались тревожные голоса высыпавших из своей юрты егетов.
Между тем пронзительный крик повторился, над макушкой горы закачался столб дыма, оповещая племя о грозящей ему опасности. Тут уж все поднялись на ноги. Раздался клич сынгранцев:
— Барлас!
Клич подхватили в разных концах яйляу:
— Барла-ас! Барла-ас!
Трудно сказать, кто из-за неожиданного переполоха испытывал неловкость в наибольшей мере. Все пришли в замешательство. И Минлибика, поспешившая к брачному ложу, пренебрегая обычаем. И Шагали, который вот-вот должен был заключить в объятия молодую жену. И Шакман-турэ, устремившийся к своему коню, дабы ускакать, пока не угодил в руки неведомых врагов чужого племени. И Булякан-турэ, готовый заплакать со злости на недругов, — помешали завершить свадьбу, — и досады на себя — не хватило ума поберечь лучших коней, беспечно разрешил взять их на скачки…
Внезапная опасность привела всех в движение, требовала переступить все мелочное, собраться в кулак, но растерянные участники расстроенного пиршества бестолково суетились, не зная, куда кинуться, что делать.
Снова прозвучал клич:
— Барлас! Барла-ас!
Однако клич, который должен был вывести сынгранцев из состояния растерянности, сплотить их для защиты своего племени, своей земли, — этот священный клич почему-то не оказывал нужного воздействия. Несколько удивленный этим, Шагали, забыв, что находится в гостях, издал клич тамьянцев:
— Тутыя! Тутыя!
Тамьянские гости взлетели в седла. Они, может быть, показали бы, что могут действовать быстрей, дружней сынгранцев, но Шакман-турэ осадил их тяжелым взглядом и, приблизившись к сыну, процедил сквозь зубы:
— Ты не на своей земле!..
— Не на своей, так на земле тестя! — ответил возбужденно Шагали. — Я должен ему помочь!
— Коль охота — помогай, но клича тамьянцев не касайся! Пока что хозяин ему — я!
— Надо же что-то делать, отец!
— Мы отправляемся в обратный путь.
— Я останусь!
— Не глупи! — закричал Шакман и, видя, что Булякан обернулся к ним, продолжал: — Что мы, безоружные, можем здесь сделать? Тесть твой, в случае чего, даст нам знать. Да-да, коль дело обернется круто… И ты вернешься, вооруженный, с батырами.
Шакман посмотрел на Булякана и добавил громко, чтобы все кругом услышали:
— Какой-нибудь кучке любителей барымты сват и сам не поддастся. Сынгран — племя крепкое!..
10
Беда, нагрянув в разгар свадебной байги, развернулась совсем рядом, у подножья горы, в образе вооруженной конницы енейского предводителя Байгубака.
— Эй, Сынгран! Выходи на бой, коль хватит силенок!
Только что безмятежно праздновавшие сынгранцы, ошеломленные внезапным появлением врага, сбились в толпу. Егеты попроворнее вооружились — кто луком, кто пикой, кто сукмаром, вскочили на коней. А растяпы ограничились тем, что драли горло, поддерживая клич племени.
— Барлас! Барла-ас! — без конца звучало над яйляу. Крик то усиливался, то слабел.
При иных обстоятельствах, не в такой день, сынгранцы, наверное, не замешкались бы. Но надо же: коварный враг угодил в свадьбу! Появись он хоть чуть раньше, до начала байги — и то сынгранцам было бы легче. А то ведь от гнедого жеребца, на котором ездит сам глава племени, до коней гонцов и дозорных мчатся сейчас где-то к черте, откуда повернут назад.
Пока похватали оружие и оседлали оставшихся в табуне лошадей, пока установился мало-мальский порядок, прошло немало времени.
Со склона горы со свистом полетели стрелы енейцев.
— Барлас! — выкрикнул Булякан-турэ и первым ринулся на схватку с врагом.
— Барла-ас! — подхватило все племя. Мужчины кинулись за предводителем.
И тут вдали показались возвращающиеся обратно участники байги. Вздымая пыль, с криком, визгом ничего не подозревающие мальчишки-наездники мчались прямо на врага с тыла. Енейцы, уже готовые ринуться навстречу наступающим спереди, должно быть, приняли мальчишек за невесть откуда взявшихся сынгранских воинов и смутились. А Булякан и его егеты воодушевились, их боевой клич прозвучал с новой силой.