Крыло беркута. Книга 1

Шакман заспешил к майдану. Выходит, и люди хана тут. Что ж, очень кстати. Заодно покажется им. Постарается расположить их к себе.

Майдан растревоженно гудел. Соскочив с коня, Шакман кинул повод слуге, вошел в толпу, протиснулся, раздвигая ее плечами, к середине круга. И замер, пораженный. Боком к нему на коленях, со связанными за спиной руками стоял… Биктимир. Тело его, оголенное до пояса, было исполосовано плетью, лицо покрыто ссадинами и кровоподтеками, и все же сквозь следы истязания проступали знакомые черты. Сердце Шакмана заколотилось бешено. Что делать? Выдал его дегтевар или не выдал?..

Перед Биктимиром скучились знатные, судя по одежде, люди. Вот этот, выступивший из кучки на полшага вперед, — несомненно, сам Салкей. Он заметил Шакмана, кинул в его сторону быстрый, несколько удивленный взгляд: кто это, мол, так уверенно протиснулся сквозь толпу? Что оставалось теперь делать Шакману? С трудом взяв себя в руки, он сделал несколько шагов к знатным:

— Ассалямагалейкум, уважаемые старейшины! Прими мой привет, досточтимый Салкей-турэ!

— Кто ты?

— Преданный великому хану глава тамьянцев Шакман.

— A-а, Шакман!.. — сказал бесстрастно баскак. По голосу не поймешь, что за этим кроется.

— Мы приехали на поминки Асылгужи-тархана, а вы, оказывается, судите злодея.

— Это тот самый злодей, что убил баскака Суртмака. До сих пор скрывался в чужих краях, — выставился один из знатных.

На лице Салкея заиграла ехидная улыбочка.

— Ты, Шакман-турэ, должен его знать. Говорят, он скрывался в твоем лесу.

— Барякалла, барякалла![54] В лесу, досточтимый Салкей-турэ, всякие звери водятся, за всеми не усмотреть.

— Хороший хозяин, коль захочет, не только усмотрит, но и выловит любого зверя… Мы все ж заставим убийцу заговорить. Узнаем, кто его покрывал…

По знаку баскака два армая принялись стегать Биктимира плетками.

— Говори!

Биктимир молчал. Лишь еле заметно вздрагивал после каждого удара.

— Так будет со всяким, кто посмеет поднять руку на слугу хана! — закричал Салкей и, отстранив одного из армаев, сам несколько раз хлестнул истязуемого тяжелой плеткой. — Получай, собака! Получай, свинья!.. Собака!.. Свинья!..

Видно, Салкей в заплечном деле превосходил своих армаев: Биктимир издал чуть слышный стон.

— Теперь ты, Шакман-турэ, покажи свою преданность хану. Добавь негодяю…

Пришлось встать на место баскака и прогуляться плеткой по спине, на которой живого места уже не было.

Собрав остатки сил, Биктимир простонал:

— Минзиля-а-а…

Может быть, образ любимой предстал перед ним, чтобы укрепить его дух в минуты невыносимого страдания. Или же имя, вырвавшееся из глубины измученного сердца, означало зов на помощь. А может быть, Биктимир хотел сказать Шакману: «Не обижай мою жену…» Кто теперь объяснит смысл этого стона, этого предсмертного хрипа?

Окровавленного, потерявшего сознание страдальца кинули в яму, надвинули сверху каменную плиту и поставили рядом с плитой двух стражников.

Знать по приглашению пока еще не объявленного предводителем ирехтынцев Авдеяка пошла помянуть Асылгужу-тархана. Вскоре в доме покойного зазвучал писклявый голос муллы Апкадира, затянувшего суру корана.

28

Биктимир неожиданно угодил в поставленную на него, будто на медведя, ловушку.

Как было сказано, Шакман в походе на енейцев не торопил своих воинов, берег их силы. Возможно, он учитывал и скорость Биктимировой волокуши, приноравливался к ней. Так или иначе, первая половина похода смахивала на увеселительную прогулку. До енейской земли кони шли размеренным шагом, лишь изредка — рысью.

А на обратном пути уже не медлили. Во-первых, Шакман был удручен неудачей, во-вторых, отпала необходимость беречь силы. Шли все время на рысях, а под конец, когда узнали, что в племени побывал баскак, кинули коней в галоп. Биктимир со своим бочонком на волокуше не мог угнаться за хозяином, отстал. А коль отстал, незачем стало спешить. Редко выпадала ему возможность вздохнуть свободно, а тут — такое приволье, ни турэ, Ни дело не торопит, отдыхай себе, наслаждайся покоем и ненаглядной красотой природы, распевай беззаботно песни, сколько душе угодно.

Беда подстерегала его в лесу, раскинувшемся по берегам Шешмы. Вечерело, но дегтевара это ничуть не обеспокоило, лес был ему привычен, чувствовал он себя преотлично. Захотелось спеть, и он запел, набрав полную грудь посвежевшего воздуха:

Темной ноченькой
Лес густой
Примет беглого
На постой…

На этом и оборвалась песня, потому что раздался пронзительный свист. Пока Биктимир сообразил, что бы это значило, шею ему сдавила волосяная петля корока. В мгновение ока кто-то сдернул его с коня. Послышался голос:

— Свяжите его! Быстрей!..

Связать не успели — Биктимир опомнился, резко подался в сторону человека, державшего корок, так же мгновенно, как его сдернули, ослабил петлю, вырвался из нее и отпрыгнул к толстому дереву.

— Живым взять, живым! — скомандовал тот же голос. — Мертвый — кому он нужен!..