Крыло беркута. Книга 1

Постоял, прислушиваясь, — ни звука. Только в собственных висках будто стучали молоты и голова раскалывалась от боли. Задели дубинкой. И все тело болело. Биктимир ощупал себя — не ранен ли? Нет, не ранен. А боль пройдет…

Он пошоркал ногами по земле, проверяя, нет ли острых камней. Да, место удобное. Сел. Посидел, упершись кулаками в землю. Измученное тело жаждало расслабиться. Лег, вытянувшись во весь рост.

И заснул.

29

Давно ханские сыщики старались выследить убийцу Суртмака, сумевшего сбежать, когда его везли на расправу в Казань. Пока он жил в тамьянском лесу, сыщики с армаями нагрянули к кара-табынцам, все вверх дном перевернули. Ничего не обнаружив, взялись за ирехтынцев, обшарили избы, лачуги. Результат — тот же, на след не смогли напасть. Зря искали и в ближайших от ирехтынцев племенах. Убийца словно сквозь землю провалился.

Тогда хан послал в обеспокоивший его край Салкея. Этот человек прославился в Казани своей жестокостью, коварством и проворством в сыскном деле. Его считали крымцем, в действительности же Салкей происхождением своим был обязан одному из ногайских мурз. Не поладив из-за чего-то с родичами, он переметнулся к казанским ханам.

Опыт подсказывал Салкею, что преступник непременно появится в местах, где совершил злодеяние. «Отсидится где-нибудь, пока мы здесь, а когда уедем — появится, наследит. Поэтому лучше розыск на некоторое время прекратить», — решил он.

Оставив среди ирехтынцев тайных осведомителей, Салкей отбыл в Казань. Вскоре его предсказание подтвердилось. Преступник, побывав в своем роду, еще раз показал, что не намерен считаться с порядками, установленными ханской властью. Более того, как бы дал знать, что собирается жить не диким зверем, а по-человечески, у семейного очага: дерзко выкрал свою девушку, Минзилю.

Салкей поспешно нагрянул к кара-табынцам, кричал и рычал, землю, что называется, рыл носом, вынюхивая след, но опять ничего не вынюхал.

— Не может быть, чтобы он далеко ушел. Башкиры преданы своей земле. Наверно, затаился под крылом какого-нибудь племени, — говорил он своим холуям.

При этом Салкей не исключал и возможности бегства убийцы в чужие края. Расспрашивал караванщиков, ходивших в ногайскую сторону, не попадался ли им на глаза человек такого-то обличил. Не чурался матерый сыщик и доверительных бесед с лихими людьми без роду без племени, рыскающими в поисках добычи. Доподлинно знал: бродяги, воры, грабители наблюдательны, ибо этого требует их промысел.

С одним из таких людей Салкей был хорошо знаком. И не просто знаком — выручил его однажды из беды: вместо того чтобы отправить, заковав, в каменоломню, отпустил на все четыре стороны. Не потому отпустил, что устрашился последующей мести, — Салкей сам был сущий разбойник, притом не из робких, — а с расчетом получить услугу за услугу. Скажем еще откровенней: причина необычного великодушия Салкея, скрытая им даже от ближайших помощников, заключалась в том, что он в грабителе, которого прозвал про себя Копченым, почувствовал родственную душу.

Этот самый Копченый был схвачен у паромной переправы через Сулман при попытке ограбить обоз с ясаком и доставлен в Казань. Допрашивал его Салкей. Внешность Копченого отнюдь не могла вызвать симпатию к нему: на черном почти (отсюда и прозвище) лице — отталкивающе толстые губы, вдобавок нет одного уха.

— Где твое ухо, собачий сын? — грозно спросил Салкей, сбив с грабителя шапку, поскольку тот сам не соизволил снять ее.

— Утерял в дорожных хлопотах, мой султан, — усмехнулся Копченый.

— У-у-у, пес! — Салкей собрался было съездить грабителю по уху, но, во-первых, ухо отсутствовало, во-вторых, каждому все же приятно, когда его величают султаном. Не съездил. — Разговаривать научился! Откуда ты, обормот?

— Крымский я, из Крыма, мой султан. Из далекого Крыма…

— Крымский? — В глазах Салкея мелькнуло сомнение.

— Не веришь? Раз великий хан казанский родом из Крыма, должны же быть у него… хм… верноподданные оттуда же.

Вызывающе дерзкими ответами «верноподданный» неожиданно расположил Салкея к себе.

— Дурак ты, — сказал Салкей укоризненно. — Вместо того чтобы служить в ханском дворце, занялся грабежом.

— Да я уже служил в ханском дворце. Только не тут…

И Копченый, он же Одноухий, рассказал кое-что из своего прошлого. Салкей слушал заинтересованно, даже восхитился: «Ловок, мерзавец! Такого приручи — десятерых заменит!» — однако о решении своем сообщил сухо:

— Твое счастье, что угодил ко мне. Пожалуй, я тебя выручу. С условием…

— Я весь — внимание, мой султан!

— К ханскому добру впредь не прикасаться. Тебе, птице божьей, и без того найдется, что поклевать. Уразумел?

— Это можно…

— Будешь держать меня в известности, где обретаешься. Понадобишься — дам знать. Тут же явишься. Иначе… Руки у меня длинные!

— И это уразумел.

Одноухий понадобился лишь через пару лет. К этому времени он сбил банду, а Салкей был назначен баскаком взамен убитого Суртмака.

— Явился? — спросил Салкей, будто вчера только виделись.

— Куда же денешься! К хану и баскаку по зову не явишься, так связанным привезут. Сам же ты сказал, что руки у вас длинные.