Крым 1942

Понятно, что тот же Чуянов не мог знать о налете воздушного флота Рихтгофена, о том, что город просто сотрут с лица земли ударом с воздуха. Понятно, что отсутствие моста через более чем двухкилометровую Волгу в Сталинграде очень сильно ограничивало возможность эвакуации, а весь речной транспорт был задействован прежде всего под военные цели и для транспортировки топлива. Понятно и то, что размещение сотен тысяч людей было невозможно организовать без наличия жилищного фонда, да и прокормить такую прорву народа без огородов и своего скота, который имели жители частного сектора, – задача крайне неподъемная. Наконец, эвакуация одних категорий жителей невольно вызвала бы возмущение тех, кто оставался работать на заводах. И, в общем-то, оценив масштаб стоящей перед ним задачи, Чуянов, скорее всего, решился надеяться на русское авось. Точнее на то, что немцев удержат на Дону, что масштабных бомбежек частного сектора не будет… Возможно, руководство города и края действительно рассчитывало, что армия продержится чуть дольше, и 25 августа 1942 года реальной истории – это заранее запланированная дата начала эвакуации жителей из Сталинграда. Эвакуации, которая опоздала…

Тяжелые мысли. Но лучше бы гнать их из головы подальше – всё это сегодня кончится. Лучше бы побыстрее уже прийти к госпиталю, пока пирожки горячие…

Глава 21

15 августа 1942 года, 9 часов 57 минут.

Сталинград. Эвакогоспиталь № 1583

Когда я вошел во двор добротного, купеческой постройки кирпичного здания, сердце мое забилось в груди, словно загнанная птица; мне стало уже просто трудно дышать, а на лбу выступила легкая испарина. Вот оно! Скоро встреча!

А между тем последние полчаса, пока я добирался до эвакогоспиталя, в котором служила Оля и с адреса которого мне приходили ее аккуратно сложенные конвертики-письма, меня терзали разного рода жутковатые догадки. Письма на фронте, присылаемые бойцам и командирам их родными, это все равно что окошко домой, сквозь которое ты ощущаешь тепло любимых людей, слышишь их голоса. Иногда кажется, что ты на несколько коротких мгновений оказываешься рядом с ними…

Письма на фронте люди всегда очень ждут, но это ведь не телефон и не телеграф, заветные треугольнички могут приходить с очень большим опозданием. Например, боец уже погиб, уже пришла на него похоронка, а потом до отчаявшихся родственников доходит письмецо, отправленное их сыном, или мужем, или отцом до рокового боя, где ему суждено было сложить голову… А бывает и наоборот, стряслось что-то в тылу, а боец и не знает, какая беда пришла. Он читает письмецо, отправленное еще живыми родственниками…

Так вот, последний конвертик от Оли я получил две недели назад, а отправила она его еще в конце июня. Тогда, вчитываясь в аккуратно выведенные красивым подчерком строки, в слова любви, адресованные мне, я не увидел даже намека на тревогу о самой себе. Нет, возлюбленная волновалась лишь обо мне, молила, чтобы я не лез на рожон, в самую гущу боя…

Тогда ее слова вызвали добрую усмешку и легкую тоску по жене, а сейчас… Сейчас я понимаю, что линия фронта заметно приблизилась к городу. Пока еще несильные бомбежки уже отнимают человеческие жизни, и пусть статистика погибших относительно невысока, если что-то случилось именно с твоими близкими, о статистике тут же забываешь.

Еще Олю могли банально перевести – это война, тут перевод не оспоришь, начальству виднее. Особенно если какой-нибудь кобель в должности пытался приставать к казачке и получил от ворот поворот. За такое могут ведь и в действующую часть санинструктором направить! Вполне реальная ситуация, о которой любимая в письма гарантированно промолчала бы. Н-да… Перед самым госпиталем у меня возникло ощущение, что весь мой утренний забег по базарчикам и магазинам, все попытки хоть что-то купить к приезду на самом деле были вызваны желанием не произвести эффект, а неосознанно оттянуть этот самый момент… А вдруг что-то не так, и Оли здесь и сейчас нет?!

Зараза, аж в глазах потемнело от этих мыслей…

Дежурная медсестра, невысокая полноватая шатенка, встретила меня неприязненным взглядом, обращенным, впрочем, на запылившиеся ромашки и пузатый солдатский сидор, из которого доносится запах вяленой рыбы. И не поймешь, чем вызвано женское раздражение, – то ли убогостью моих импровизированных презентов, то ли самим фактом того, что незнакомый командир, очевидно, пришел к одной из девушек-медиков, только явно не к ней. Доведенный до ручки тягостными предположениями – одно другого хуже – и где-то в глубине души уже даже смирившийся с тем, что не встречу здесь любимой, я несколько стушевался под взглядом медсестры. Но уже пару секунд спустя вспомнил, что прибыл с фронта и что кавалером солдатской медали «За отвагу» (которой, впрочем, награждали и младших командиров, я тому пример) являюсь по праву.

– Позовите Ольгу Мещерякову!