Крым и крымчане

Указ этот до широких масс не дошел, вообще не появился на свет: гетман его спрятал подальше, никому не показывая. И выпустил несколько «универсалов», которыми предписывал самым жестким образом прессовать тех крестьян, что противятся закабалению, а то и бегут в Россию: сажать по тюрьмам, бить кнутами нещадно, а то и вешать…

Двадцать лет Мазепа и в мыслях не держал отстаивать «украинские вольности», служил России верой и правдой. Ему и на московской службе жилось лучше некуда. Вместе с русскими полками гетманские казаки участвовали в южных походах, за что Мазепа, вторым после фельдмаршала Шереметьева, получил орден Андрея Первозванного (сам Петр – четвертым). Опять-таки в составе русской армии Мазепа воевал в Лифляндии, в Польше, подавлял восстание донского казачьего атамана Кондратия Булавина. И, разумеется, продолжал успешно торговать водкой – одно другому не мешает. За верную службу Петр осыпал гетмана подарками и пожалованиями: деньги, соболя, бархат, парча, драгоценности, семга и стерлядь из царской поварни, помянутый княжеский титул, наконец, данная в потомственное владение целая волость в России.

Одним словом, безупречный послужной список и твердое положение. Но это в России. На родине, в Гетманщине, все обстояло не так безоблачно. Пожалуй что, и не безоблачно вовсе. Понемногу закрепощаемый «черный народ» ни малейшей приязни к гетману не питал, а потому Мазепа по примеру Самойловича завел для охраны своей персоны наемных «сердюков» и «компанейцев» – сплошь и рядом из немцев, мадьяр, а то и поляков. Местных, казачьи полки, старался как можно чаще отослать воевать куда-нибудь подальше – казаки, хотя и люди свободные, тоже гетмана недолюбливали.

С «верхами» тоже обстояло не лучшим образом. Как поется в известной песне, «и пряников сладких всегда не хватало для всех». Часть обделенной старшины стала всерьез плести заговор против гетмана. Возглавлял его генеральный писарь (нечто вроде министра иностранных дел) Кочубей, у которого, как порой случается, общественное перепуталось с личным. 65-летний Мазепа загорелся самой пылкой страстью к дочери Кочубея, своей крестнице, юной красавице Мотре-Марии. Страсть была взаимной, Мотря даже сбежала из родительского дома и четыре дня прожила у Мазепы, явно не затем, чтобы слушать стихи, которых Мазепа ей написал немало. Когда она вернулась, Мазепа по всем правилам попросил у Кочубея ее руки. Кочубей решительно отказал. Поступок не вполне понятный – согласитесь, генеральный писарь из «обделенных» наверняка бы перешел в ближний круг. С одной стороны, Мотря была крестницей Мазепы, а по тогдашним правилам спать с крестницей было все равно что спать с родной дочерью. Но столь влиятельные персоны, как Мазепа и Кочубей, могли легко договориться с церковниками и «снять вопрос». Церковные иерархи – тоже люди… Тогда? Версия есть, но о ней чуть погодя.

Настал момент, когда заговорщики усмотрели серьезную возможность свалить гетмана. В Польше весело громыхала очередная смута, там появились сразу два претендента на престол, и каждый был по всем правилам избран своими сторонниками королем – саксонский курфюрст Август Сильный и польский магнат Станислав Лещинский. Оба эти персонажа ни малейшего вклада в историю не внесли. Август, правда, прозвище получил не зря: обладал нешуточной силой, гнул в трубку серебряные тарелки, кочергу завязывал узлом. Да вдобавок прославился прямо-таки запредельным даже по меркам легкомысленного XVIII века, как бы поделикатнее выразиться, кобеляжем. Историки насчитали у него триста внебрачных детей (возможно, некоторых и пропустили, так что их могло быть и больше) – а количество любовниц, более-менее постоянных и «одноразовых», учету не поддается вообще. Август настолько вошел во вкус, что сделал любовницей родную дочь (из внебрачных). Лещинский же был личностью совершенно бесцветной.

В полном соответствии с поговоркой, которую сами же и сочинили, «Польша раздорами крепка», благородные паны, разделившись на два лагеря, начали натуральную войну. Правда, ни одной из партий не удавалось нанести другой полное и окончательное поражение. А потому и те и другие решили обратиться к сильным покровителям. Август поставил на Москву, его соперник – на Стокгольм. В Польшу с разных сторон вступили русские полки и казаки Мазепы – и шведский король Карл XII. Вот тут уже заполыхало до самого неба…

И в этот самый момент Мазепа вступил в тайную переписку со Станиславом Лещинским. Мазепа обещал привести под знамена «короля Стаса» самое малое двадцать тысяч казаков, а король обещал сделать Мазепу «потомственным князем Русским» и отдать ему всю Украину – хотя и в составе Польши, но с широкой автономией. Поляки даже сочинили Мазепе герб и прислали рисунок.

Мотря к тому времени, кстати, успела выйти замуж за генерального судью Гетманства, но это ничего не меняло. Кочубей и полковник Искра что-то все же проведали о переговорах с поляками. И срочно отправили в Москву сигнал. Именно об этом писал потом Пушкин в поэме «Полтава»: днем и ночью на лихом коне несется в Москву лихой казак: