Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Свою голову он обнаружил на картине «Великий мастурбатор» Сальвадора Дали. Голова была вся из золота и страдальчески валялась на земле. Из головы пыталась убежать женщина, но с закрытыми глазами натыкалась на «дик», который был совсем не «вуд».

Особенно поразил его кузнечик под носом несчастной головы…

В комментариях к картине говорилось, что это «автопортрет»… который было, конечно, не узнать, потому что кузнечик успел выгрызть мастеру его знаменитые усы.

Что же касается «5 кронеров», то их, оказывается, просто могли забыть в джинсах, которые он, как все приличные люди, покупал в «секонде». Об этом ему поведал Поэт-шатун на набережной. Еще Поэт сказал, что вышел на прямой контакт с калощадкой, у которой можно узнать главное.

И они в срочном порядке понесли сдавать «кронеры» в «антиквар». Там Поэта уже знали и за дырку в «кронерах» добавили еще «маню». Но Поэт сказал, что для калощадки это капля в море, и начал прямо на набережной читать стихи:

…Вспыхнуть раз над Вселенной целой!

А потом — хоть трава не расти…

В новолунье после концерта

я сажусь в ночное такси.

Исчезаю в туманном свете

навсегда. И возврата нет.

Я живу среди вас, как ветер…

Я живу среди вас, как свет…

Деньги собирали в пакет для мусора.

Денег оказалось много. Поэт даже растерялся от такого успеха и начал читать стихи задом наперед. Он читал с закрытыми глазами, запрокинув могучую лысую голову назад, в руке крепко сжимая пробку от виски «Джонни Уокер» ред лейбл, которую ему доктор одолжил как талисман. И было совсем неважно — понимал или не понимал его народ, который где-то внизу уже начинал раскачиваться и камлать: «Оле-ола… оле-ола… поэт — чемпион!..»

Стало ясно, что Поэта надо спасать. А он еще вырывался и кричал: «Доран в дазан!.. Доран в дазан!..» — то есть «назад в народ». Но в гастрономе был тих и нем, словно инопланетянин — рассматривал ценники и морщил брови, вызывающе держал на плече батон, а с палкой колбасы не знал, что делать, и все порывался сказать некое слово на букву «б», которое вдруг оборачивалось в букву «х», и тогда лоб его перечеркивала musculis procerus, или мышца гордецов, потому что все Поэты внутри себя гордецы, только об этом не догадываются и начинают страдать, как дураки…

На пляже было пустынно и пахло йодом. Несколько чаек сразу заметили Поэта и начали подкрадываться к его батону. Но Поэт на них не обращал внимания, а вот при виде бутылок с надписью «Рот… код… йын… роч…» вдруг заплакал и, размазывая по щекам слезы, совсем по-детски сказал: «Я больше не бу-ду…»

— Депривационный синдром называется… — утешил его доктор, наливая кровавую жидкость в антикварный граненый стакан. — Когда поэту начинает казаться, что он больше, чем поэт…

— А как же, а как… — хотел сказать Поэт, но неожиданно вспомнилась вторая буква за буквой «х», которая почему-то оказалась «а».

— Хороший вопрос, — сказал доктор, отгоняя пустой бутылкой чаек, которые, по всей видимости, считали Поэта за продолжение батона. — Хотя бы даже этих чаек взять… которые совсем не знают, что ты Поэт, а я — доктор… по крайней мере, когда-то был…

— Рот… код… йын… роч… — подтвердил Поэт, который только сейчас заметил чаек и стал их звать: — Наингак… наингак… наингак…

И сразу на место стала третья буква — «н», которая образовала слово «хан». Значит, бог Эрлик Хан где-то рядом. Да и бутылка начала пустеть существенно быстрее. К концу третьей бутылки Эрлик Хан был совсем уже хорош и затянул старую шаманскую песню, чем-то похожую на стихи поэта:

— Все мое тело — сплошные глаза. Посмотрите на них! Не пугайтесь! Это звезды хотели сказать…

— Стой!.. Я понял!.. Я знаю, что хотели сказать звезды, — зазвенел стаканом в темноте Поэт. Но в бутылках все кончилось еще до первой звезды. А сейчас звезд было много. Они двоились, кружились и подмигивали, словно увлекая по лунной дорожке за собой, где вот-вот должно было начаться самое интересное.

Пришлось даже сесть в ночное такси (совсем как в стихах Поэта), которое с места рвануло по лунной дорожке, только в обратную сторону. И сейчас они на огромной скорости неслись по ночному городу. Машину бросало на поворотах, визжали тормоза…

— Welcome to Hell! — прокричал таксист, с хохотом входя в новый вираж.

— Дыр бул щыл!.. — на языке звезд ответствовал ему Поэт. — Убешщур!.. — И они оба хохотали, как сумасшедшие.

В бликах света мелькнуло в профиль лицо таксиста, и Вадим Петрович его узнал. Это был Бог Эрлик Хан. Он был похож на Чингисхана с бутылки водки, которую они распили еще на пятом пудаке… Горящий красным спидометр показывал скорость тоже в пудаках, и сейчас они неумолимо приближались к седьмому…

— Убешщур! — И звезды сыпались на спящий внизу город. Это закончилась лунная дорожка, и машина замерла перед огромным зданием с надписью «Хотел Ялта».

— Это она… калощадка… — совсем трезвым голосом сказал Поэт. — О ней знают теперь трое. А сейчас можешь загадать желание.

— Убешщур! — подтвердил Эрлик Хан.