Крымская Чаша Грааля

– Мне бы вашу уверенность… Небось, Яков, старый хрен, надоумил сидеть и не высовываться? Помню, он и мне рассказывал, какие немцы добрые. Только Первая мировая когда была… Сейчас народ другой. Честно говоря, их политика насчет евреев меня пугает. Слыхала, расстреливают сплошь и рядом.

– Но мы не евреи, – попыталась возразить Хая, но Нонна махнула рукой:

– Имена и фамилии у нас еврейские? Еврейские. Иудаизм исповедуем? Исповедуем. А что касается всяких других тонкостей… Они и разбираться не будут.

– Не говори, – процедила родственница. – Одна моя односельчанка, караимка Фаля, рассказывала: ее родню немцы не тронули.

Нонна ехидно улыбнулась:

– И тебе никто не сказал, почему?

Хая покачала головой.

– Тогда слушай, – гостья бросила взгляд на тихо сидевшую Розу. – И тебе, девочка, это полезно, чтобы разобраться, что к чему. Караимы похитрее нас оказались. Они еще в тысяча девятьсот тридцать четвертом году – так мне знающие люди сказывали – обратились в министерство внутренних дел Германии о непризнании караимов евреями на основании их юридического статуса в России. Министерство это частично поддержало их просьбу. Ну, а потом ученые постарались, чтобы спасти их от истребления. Короче, караимы официально признаны не евреями, в отличие от нас.

Хая помрачнела.

– Что же среди нашей братии не нашлось таких же прытких? – спросила она.

Нонна пожала широкими плечами:

– А я почем знаю.

– Но ведь еще не поздно решить этот вопрос в нашу пользу, – суетилась женщина, но гостья лишь усмехалась:

– Мы, что ли, с тобой решать будем? И вера у нас немного другая. Мы Талмуд признаем, в отличие от них. Вполне возможно, гитлеровцы признают нас евреями.

Хая села и закрыла лицо руками.

– Не верю, – проговорила она, – что немцы будут плохо обращаться с нами. Не верю.

– А я верю, – Нонна отправила в рот кусочек печеной картошки. – И потому говорю тебе: беги отсюда вместе с детьми, пока наши корабли приходят в Севастополь, и родителей забирай. Убедите этого старого дурака Якова, что с ним церемониться никто не будет.

Женщина вздохнула.

– И не знаю, что делать, – сказала она. – Сама-то почему не эвакуируешься?

– Я – другое дело, – пояснила Нонна. – Все мои самые родные и близкие в Карасубазаре на старом кладбище лежат. Я от них никуда не тронусь. Да и одна я, как перст. Ни спереди, ни сзади ничего нет. Умру – разве что вы поплачете. Да и жить мне опостылело. Знаешь, как страшно жить воспоминаниями? К Женечке хочу, к доченьке моей. Вас вот проведала – и умирать можно.

Хая побледнела: