– Зря артачишься, – грязно усмехаясь, сказал Розе Рагим во время очередного допроса, когда немец вышел покурить на крыльцо. – Честь свою девичью тебе беречь не для кого. Неужто жизнь хочется сгубить? Попроси у меня пощады, кинься в ноги, отдайся прямо здесь и сейчас – и я постараюсь тебя выручить. У меня большое будущее, дорогая. Я не собираюсь ишачить на немцев. Они помогут мне отыскать Золотую колыбель, и я пошлю их к черту.
– Они не позволят тебе забрать ее, – усмехнулась Роза.
– А это мы еще посмотрим. У меня есть соображения.
– Когда закончится война, – прошептали окровавленные губы девушки, – вернется Борис. Он найдет и убьет тебя, если другие не сделают этого раньше него.
Татарин расхохотался.
– У меня для тебя сюрприз, дорогая, – облизывая тонкие губы, произнес он. – Твой Борис пойман и сидит в соседней камере. Бедняга прибежал из партизанского отряда, чтобы увидеться с тобой. Тут-то мы его и схватили. Жаль, что вы не успеете с ним попрощаться, – парень снова ухмыльнулся. – В отличие от тебя, нам не нужны его признания. Связь с партизанами очевидна, и твоего любимого Бореньку расстреляют не сегодня-завтра.
– Ты врешь, – Роза собрала последние силы и кинулась на Рагима, царапая ногтями его лицо, словно дикая кошка. Татарин с силой оттолкнул ее к стене.
– Ну, теперь тебе не жить, – процедил он, вытирая кровь, обильно сочившуюся из царапин. – Уж я позабочусь, чтобы немцы уничтожили тебя и твою еврейскую семейку как можно скорее.
Девушка ничего не ответила. Вернувшийся Шольц распорядился отвести ее в камеру, но отдохнуть Розе не пришлось. Поздним вечером ее вместе с матерью, теткой и другими односельчанами – евреями и крымчаками – вывели на улицу и усадили в грузовик. Совсем обессиленные, женщины не понимали, куда их везут, не замечали пробегавших перед глазами знакомых пейзажей. Они словно впали в оцепенение. На короткие мгновения приходя в себя, Роза пыталась отыскать Бориса среди сидевших в кузове людей, но его там не было. Окончательно женщины опомнились, когда машина въехала в Симферополь. Хая и Роза хорошо знали этот город. Они не раз навещали сестру Михаила Раю и ее мужа, грека Николаса Омириди. Как только грузовик свернул на Малобазарную, обе – и мать, и дочь – улыбнулись друг другу.
– Здесь живут Николас с Раей, – сказала Хая Нонне.
Та кивнула:
– Помню, помню. А еще помню, как ругался Яков, когда младшая дочь предпочла грека. Он страсть как не любит, когда мешается кровь. Впрочем, и мои отец и мать были такими же, – она украдкой смахнула слезу.