Крымская Чаша Грааля

Подложив под себя пальто, Роза повернулась к стенке и заснула, но долго спать ей не пришлось. Она вскочила от урчания мотора. Мать, Нонна и другие обитатели камеры мирно спали. Роза подошла к окну и увидела вереницу грузовых машин, выстроившихся возле гестапо. Через минуту послышался лязг открываемой двери, и в проходе появился знакомый переводчик.

– Всем одеваться и выходить на улицу, – провозгласил он. – За вами прибыл транспорт.

Роза подошла к мужчине и схватила его за лацкан пиджака.

– Куда нас повезут? – хрипло прошептала она. – Вы должны сказать правду.

Переводчик отвел взгляд, словно избегая смотреть на девушку.

– Вчера вам сказали всю правду, – голос его срывался, и Роза догадалась, что он лжет. – Вы отправитесь к месту будущей работы. Собирайтесь, я сказал, – мужчина поспешил уйти, и Роза поняла, что сбылись ее самые страшные предположения. Но стоит ли говорить об этом остальным – маме, тете, деду с внучкой и матери с сыном? Наверное, не стоит. И потом, они не поверят ей. Это понятно. В такое трудно поверить.

– Роза, почему ты стоишь как статуя? – бодро поинтересовалась Нонна. – Давай одевайся и помогай нам.

– Роза, чего ты стоишь? – спросила вдруг и Циля и взяла девушку за руку, прижимаясь к ней. – Дедушка сказал, что нас ведут на прогулку. Странные эти немцы… Они гуляют, когда мы спим. Правда, Роза?

Девушка накрыла маленькую курчавую головку своей ладонью.

– Правда, Циля. Давай одеваться.

В правом углу Семен бережно складывал в сумку красный галстук.

– Вот увидишь, он мне пригодится, – уверял он мать. Женщина уже не спорила, лишь тупо смотрела в окно. Наконец все собрались и вышли. Два дюжих немца обходили строй продрогших людей и забирали чемоданы и сумки.

– Там, где вы будете работать, это не понадобится, – говорили они, избегая смотреть на людей так же, как переводчик. – Вас обеспечат всем необходимым.

Роза, держа под руки молчавших мать и Нонну, озиралась по сторонам. Она видела: многие люди, еще вчера надеявшиеся на лучшее, плакали.

– Дедушка, а почему эта тетя плачет? – Циля указала рукой на толстую еврейку с усами над верхней губой. – Может быть, у нее животик болит?

– Душа у нее болит, моя дорогая, душа, – ответил старик.

Девочка не поняла:

– Как это – душа?

Старик гладил ее руку:

– Это очень больно.

– Больнее, чем животик?

– Намного больнее. – Он отвернулся от внучки, украдкой смахивая слезы.

– Плаксы эти девчонки, – констатировал Семен. – Тебе жалко вещи, которые у нас отобрали? Но нам ведь пообещали дать новые, наверняка лучше прежних. Правда, мама?